– Кто это? – поинтересовалась Элейн, кивнув на красивую девушку.
Мейбл, избавившись от напряжения, охватившего ее, когда она спросила у Элейн, не «смерть» ли та, теперь проявляла общительность, выглядевшую странно в таком месте.
– Это Кроули.
– Чем она занимается? – спросила Элейн.
– У нее есть гордость, – ответила Мейбл, ее гротескное красное лицо было веселым и энергичным, вялый рот при разговоре брызгал слюной.
– Но разве она ничем не занимается? – снова спросила Элейн.
– Здесь никто не должен чем-то заниматься, госпожа Элейн… – вмешался Мой-милый-Чарли.
– Называть меня «госпожой» противозаконно, – сказала Элейн.
– Прошу прощения, человеческое существо Элейн. Здесь никто не должен чем-то заниматься. Мы все противозаконны. Этот коридор мыслеупорный, и ни одна мысль не может ни проникнуть внутрь, ни выйти наружу. Погоди немного! Посмотри на потолок… Вот оно!
Красный всполох пробежал по потолку и погас.
– Потолок светится всякий раз, когда кто-то думает об этом месте, – объяснил Мой-милый-Чарли. – Весь туннель снаружи считается «отстойником сточных вод: для органических отходов», и потому слабым отзвукам жизни, которые могут отсюда выйти, не придают особого значения. Люди построили его для своих нужд миллион лет назад.
– Миллион лет назад их не было на Фомальгауте III, – огрызнулась Элейн. И задумалась, почему так поступила. Мой-милый-Чарли был не человеком, а лишь говорящим животным, сбежавшим из ближайшей мусоросжигательной печи.
– Прости, Элейн, – ответил Мой-милый-Чарли. – Мне следовало сказать, давным-давно. Нам, недолюдям, редко выпадает шанс познакомиться с настоящей историей. Но мы пользуемся этим коридором. Кто-то с нездоровым чувством юмора назвал это место Городом глупцов. Мы живем десять, или двадцать, или сотню лет, а потом люди или роботы находят нас и убивают. Вот почему расстроилась Мейбл. Она решила, что ты смерть. Но ты не смерть. Ты Элейн. И это чудесно, чудесно. – Его лукавое, слишком умное лицо лучилось от искренности. Должно быть, его потрясла собственная честность.
– Ты собирался рассказать, в чем предназначение этой недодевушки, – напомнила Элейн.
– Это Кроули, – ответил он. – Она ничего не делает. Никто из нас не должен что-то делать. Ведь мы все обречены. Она немного честнее других. У нее есть гордость. Она презирает всех нас. Ставит нас на место. Заставляет чувствовать себя низшими. Мы считаем ее ценным членом группы. У всех нас есть гордость, в которой нет никакого проку, однако Кроули просто обладает гордостью, но ничего по этому поводу не делает. Она служит вроде напоминания. Если мы ее не трогаем, она нас не трогает.
Вы забавные создания, подумала Элейн. Так похожи на людей, но такие неопытные, словно вам всем пришлось «умереть», прежде чем вы по-настоящему научились жить.
– Я никогда не встречала никого подобного, – сказала она вслух.
Должно быть, Кроули почувствовала, что они обсуждают ее, потому что она кинула на Элейн быстрый взгляд, пылавший ненавистью. На ее красивом лице застыла маска сосредоточенной враждебности и презрения; затем взгляд Кроули сместился, и Элейн ощутила, что ей больше нет места в сознании существа, что ее осудили и забыли. Она никогда не видела столь непроницаемого личного пространства. И все же по человеческим меркам это создание, вне зависимости от его природы, было очень одиноким.
Свирепая старая карга, покрытая серым, как у мыши, мехом, подбежала к Элейн. Старуха-мышь была той самой Крошкой-крошкой, которой дали задание. Длинными щипцами она держала керамическую чашку. В чашке была вода.
Элейн взяла чашку.
Шестьдесят или семьдесят недолюдей, включая маленькую девочку в голубом наряде, которую Элейн встретила снаружи, смотрели, как она пьет. Вода была вкусной. Элейн осушила чашку до дна. Все выдохнули, словно ждали этого момента. Элейн хотела было поставить чашку на землю, но старуха-мышь ее опередила. Она щипцами перехватила посуду, чтобы не осквернить прикосновением недочеловека.
– Правильно, Крошка-крошка, – сказал Мой-милый-Чарли. – Теперь мы можем поговорить. Так мы встречаем странников: сперва гостеприимство, потом беседа. Я буду с тобой честен. Возможно, нам придется убить тебя, если все это окажется ошибкой, но, поверь, я сделаю это быстро и без всякой злобы. Хорошо?
