— А то, что непосредственно через спорт наши лидеры успокаивали своих подданных и гасили очередные вспышки недовольства в тех или иных регионах огромной страны, гасили с помощью побед их любимых спортивных команд, — пояснил Абрамов, — ведь футбол недаром называют «игрой миллионов».
Илларион усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, Андрюша, что людям можно тупо затуманить голову таким способом? — недоверчиво проговорил Забродов.
Гость неопределенно склонил голову набок и твердо сказал:
— По крайней мере, на какое-то время.
Забродов, протяжно вздохнув, покачал головой.
— А какое это отношение имеет к нашим баранам? — напрямую спросил он.
— А такое, что умные люди, жадные и нечистые на руку чиновники поняли, что на этом деле можно хорошенько подзаработать, — ответил Андрей. — Система ведь была уже создана, действовала для определенных кругов почти легально. Оставалось к политическим прицепить свои личные интересы.
— Понятно, этим мерзавцам только и оставалось, что поднять то, что плохо лежит, — раздраженно произнес Забродов и закурил сигарету.
— А чтобы поднять, особых усилий и не нужно было, Илларион, — сказал Абрамов, — тотализатору лет ненамного меньше, чем проституции.
Забродов встал и направился в кухню, чтобы принести из холодильника холодного пива, однако не успел он сделать и нескольких шагов, как раздался телефонный звонок — громкий и протяжный.
— Телефон, Ларик! — подсказал гость.
— Слышу! — ответил хозяин квартиры и тут же, прислушавшись, добавил: — Кажется, межгород!
Забродов быстро вышел в коридор, где находился телефон, и снял трубку с аппарата.
— Слушаю вас… — сказал он.
— Привет, Константинович! — раздался радостный и возбужденный мужской голос.
У Забродова екнуло сердце.
— Ефремов, ты? — уточнил он.
— Он самый, — весело ответил редактор питерского журнала «Футбол».
Илларион Константинович, услышав голос Александра Ефремова, сразу же напрягся, но это было приятное напряженное нетерпение. Голос питерского приятеля был торжественно-радостным.
— Ну не томи, гад, — воскликнул Забродов, — говори, какие у тебя новости!?
Александр Ефремов не отказал себе в удовольствии помучить своего собеседника и придать своей новости больше важности и торжественности. Он многозначительно несколько раз кашлянул и победоносно произнес:
— Она признала одного из них!
Забродов с большим энтузиазмом громко спросил:
— Кого именно?
— Смуглолицего кавказца со шрамом, — ответил Александр Ефремов.
Инструктор шумно выдохнул из себя воздух и тут же закурил новую сигарету.
— Прекрасно! — воскликнул Забродов. — А второго она не узнала?
Александр Ефремов неопределенно и шумно засопел в телефонную трубку.
— Она сказала, что вроде бы похож, — ответил он, — но не совсем уверена.
— Ну и шут с ним! — подытожил Забродов. — Нам и этого супчика хватит на обед!
— Тебе-то хватит, Константинович, — сказал Ефремов с намеком, — а мне что-нибудь достанется? Ты ведь обещал мне кое-что поведать интересное.
Забродов решительно тряхнул головой и твердо заверил питерца:
— Можешь смело и спокойно начинать цикл статей по расследованию убийства Вячеслава Жевновича, — сказал он, — этот человек, которого опознала наша свидетельница, и есть один из киллеров.
Александр Ефремов на мгновение затих, переваривая полученную информацию, а потом проговорил:
— А что, у тебя есть неоспоримые факты, что именно этот человек убил Жевновича?
Забродов неопределенно хмыкнул.
— Железных стопудовых доказательств у меня нет, — честно признался Илларион Константинович своему приятелю-журналисту, — только косвенные, но я уверен, что скоро будут и реальные доказательства.
— Ты уверен?
— Уверен, — без тени сомнения ответил Забродов. — Более того, есть свидетели, которые видели эту парочку не только в Питере, когда был застрелен Вячеслав Жевнович, но и в Москве возле места преступления игрока московской «Спарты» Виктора Олифиренко.
Александр Ефремов от таких новостей даже изумленно присвистнул и воскликнул:
— Да что ты говоришь?!
Полковник, выпустив несколько аккуратных колец табачного дыма, улыбнулся.
— То, что слышишь, Саша, — сказал он, — и услышишь еще кое-что, но только не по телефону, сам понимаешь щекотливость момента… Я тебе и так уже наговорил лишнее.
