Но собака продолжает угрожающе рычать. Тогда я медленно и решительно делаю шаг вперед. Пес рычит еще злобнее, но отступает. Я делаю еще шаг, потом еще. Так мы добираемся до крыльца. И тут я наклоняюсь, протягиваю руку и треплю пса по густой гриве. Рычанье сменяется тихим довольным урчанием. Собака меня признала.
Сам не знаю почему, но собаки вообще со мной дружат, любые. Наверное, чувствуют, что я их не боюсь и люблю. Не было случая, даже в детстве, чтобы какая-нибудь из них меня укусила.
Итак, я уже спокойно поднимаюсь на крыльцо и стучу. Дверь быстро распахивается, словно кто-то следил за мной из окна. Это, конечно, Галя. На ней открытое нарядное платье, подведенные глаза блестят, на обнаженной руке красивый браслет, а на шее таинственно переливаются гранатовые бусы. Высокая грудь ее порывисто вздымается, словно Галя бежала или очень взволнована. Она хватает меня за руку.
– Ой, я забыла предупредить тебя о Шалуне.
– Хорош шалун, – ворчу я. – Это же бандит.
– Ай, оставь. Он своих не кусает, – Галя улыбается. – Он только лает. И я зараз знаю, что до меня пришел гость.
Мы проходим в комнату, заставленную всевозможной мебелью, среди которой бросается в глаза широкая горка, набитая сверх всякой меры хрусталем и фарфором. С потолка свисает над круглым столом замысловатая бронзовая люстра, утыканная белыми лампочками-свечками и обвешанная хрусталиками, как льдышками. Чудо, а не люстра, наверное, в полтонны весом. Вслед за Галей я пробираюсь к дивану.
– Мама сегодня ночует у знакомых, – игриво сообщает она. – Мы будем одни. Ты не возражаешь?
– Я в восторге.
Голос мой звучит вполне искренне, и Галя, кажется, довольна.
– Сейчас будем ужинать, – оживленно говорит она. – Бо я никого больше не жду.
Это означает, что мы никуда сегодня не пойдем. Значит, задуманная операция откладывается. А сегодня, надо полагать, будет вечер обольщения и «привязывания», чтобы потом, ошалев от любви, я кинулся за нее в любую схватку. И получил бы свои десять суток как «порядочный». Все это не бог весть как оригинально.
Галя поднимается с дивана, собираясь, видимо, накрыть на стол, но я удерживаю ее за руку. Галя, улыбаясь, уступает.
– Какое красивое кольцо, – говорю я, рассматривая три бриллиантика, схваченные золотой веткой, на ее пальце.
– Это подарок, – грустно вздыхает Галя.
– От того человека?
– Конечно…
Она даже не краснеет.
– Кто же его убил, ты знаешь?
Галя наклоняется ко мне и почти шепчет:
– Я тебе покажу, кто это сделал, – она зябко поводит плечами. – Он здесь, в Одессе. Он теперь приехал до меня…
– Почему же ты не заявишь в милицию?
– Что ты! Я… боюсь. Или ты не понимаешь?
– Глупости.
– Да, да. Он таки может убить. Сам увидишь.
– А где я его увижу?
– Потом, – Галя вскакивает с дивана. – Я тебе за него все скажу. Но потом. Или мы ужинаем, или что?
– Или что, – смеюсь я.
Галя шутливо грозит мне пальцем.
– Ты очень быстрый мальчик. Но мы таки да, поужинаем. А потом поговорим за это дело.
Итак, во всяком случае сегодня меня не ожидают какие-либо неприятности. И эта бабочка не такая уж дура, чтобы в первую же минуту окунуть меня в свои темные дела. На сегодня запланирована, видимо, только психологическая подготовка.
Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами.
Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства.
Довольно долго у нас идет обычный «треп за жизнь», разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера.
