Вторая обмолвка Диккенса в одном из писем (письмо не сохранилось, о нем говорит Форстер) заключалась в том, что золотое кольцо изобличит преступника, а значит, Эдвин Друд, по всей вероятности, мертв. И наконец, третья обмолвка – когда старший сын Диккенса, сгорая от любопытства, спросил отца, неужели Эдвин Друд мертв, Диккенс ответил: «What did you suppose?!» («А что ж ты думал?!») После чего кивнул и сказал: «Definitely, definitely» («Да, конечно»).
И есть одна косвенная улика, которая проливает свет на всю историю. «Тайна Эдвина Друда» – это роман-наваждение, в котором много собственных диккенсовских страхов, но самый страшный его страх, считает американский писатель Дэн Симмонс[27], – видения, которые 9 июня 1865 года Диккенс увидел во время той самой железнодорожной катастрофы. Ехал он со своей любовницей Эллен Лоулесс Тернан, с которой, кстати, списана Елена Ландлес, потому что Лоулесс в переводе «беззаконная», а Ландлес – «безземельная»; Эллен тоже была такая же волевая, решительная, смуглая, с низким голосом, прелестная актриса, которая на сорок четыре года Диккенса пережила.
Поезд с размаху наскакивает (там не было предупреждения) на ремонтируемый участок пути. Восемь вагонов падают в реку, вагон самого Диккенса повисает над бездной. Эллен Тернан вспоминала, что он схватил ее в охапку и держал с криком: «Сделать уже ничего нельзя, сиди тихо». Это тоже очень по-диккенсовски: когда сделать ничего нельзя, не надо дергаться лишний раз. Правда, когда проводники, сновавшие вдоль путей, помогли им выйти, Диккенс вдруг закричал: «Нет, я должен вернуться!» – и с безумным риском для жизни полез обратно в купе. Как выяснилось, он забыл там свеженаписанные куски «Нашего общего друга». Этот роман, в отличие от «Эдвина Друда», шел довольно тяжело, и восстановлению рукопись не поддавалась. Диккенс схватил рукопись, Эллен снизу закричала ему с совершенным хладнокровием: «Ну, возьми уж и шляпную картонку», – что он немедленно и исполнил.
Он вернулся с рукописью и тут же побежал оказывать первую помощь пострадавшим. Изувеченных оказалось больше, чем он мог предполагать. Пять-шесть часов шла из Лондона помощь. Диккенс кого-то перевязывал, оттаскивал трупы, приносил в цилиндре воду из реки, что отметила та же Эллен. И здесь у него наступило кратковременное помрачение сознания, случился эпизод, очень любимый авторами биографических и мистических романов о Диккенсе: ему явился сюжет «Тайны Эдвина Друда». Он увидел черного человека, ходившего среди мертвецов и назвавшегося Друдом.
Впоследствии Диккенс так и не преодолел главной фобии – страха перед железной дорогой. В медленных поездах, которые еле тащились, его начинала одолевать хандра, а в поездах, которые шли экспрессом, побыстрее, его охватывал ужас и бросало в холодный пот. Было несколько случаев, когда он возвращался из поездки и добирался старым добрым конным способом. Но при этом Эдвин Друд как наваждение преследовал его в кошмарах. Вот так появился роман «Тайна Эдвина Друда», герой которого то ли жив, то ли мертв, как кот Шрёдингера. А может, жив и мертв одновременно.
Художественный вымысел Симмонса впечатляет, но есть абсолютно достоверные свидетельства, что сюжет «Тайны Эдвина Друда» рождается у Диккенса в конце лета 1869 года, когда он правит повесть Роберта Литтона «Исчезновение Джона Акланда». Однако сразу после окончания публикации диккенсовской «Тайны…», которая прервалась на шестом выпуске, начались самые разные домыслы и версии продолжения романа, пока не появились две основные версии, которые и остались основными до сегодняшнего дня.
Канонической считается версия Дж. Каминга Уолтерса, президента диккенсовского общества в 1910–1911 годах, «Ключи к роману Диккенса “Тайна Эдвина Друда”». Гениальная догадка в его работе, по сути, одна: если Дик Дэчери хорошо знает Клойстергэм, хотя это скрывает, скорее всего, это один из персонажей, которого мы уже видели. Он не может быть Грюджиусом по ряду причин, хотя бы потому, что Грюджиуса уж как-нибудь бы узнали.
Он был до того сух и тощ, что казалось, если его смолоть на мельнице, от него останется только горсточка сухого нюхательного табаку. <…> Нескладный и долговязый, с длинной жилистой шеей на верхнем конце его сухопарой фигуры и длинными ступнями и пятками на нижнем ее конце, неловкий и угловатый, с медлительной речью и неуклюжей поступью, очень близорукий, – отчего, вероятно, и не замечал, что белые носки на добрую четверть выглядывают у него из-под брюк, составляя разительный контраст со строгим черным костюмом, – мистер Грюджиус тем не менее производил в целом приятное впечатление.
