— Эх, до чего жестоко тебя избили!
— Что ж поделаешь, брат! — отозвался верблюд. — Тебе больше повезло. А все-таки ты мне плохую службу сослужил!
— Ох! — воскликнул шакал, — да ты никак укоряешь меня? А что мне было делать? Не спрячься я от этих негодяев, они непременно меня избили бы, как избили тебя. А если бы меня так отколотили, мне бы конец пришел. Счастье твое, что ты такой большой и сильный: как тебя ни колотили палками, ты все-таки в живых остался.
— Так; значит, я большой и сильный; потому-то ты и навлек на меня беду, — сказал верблюд. — Захотел шкуру свою спасти за мой счет? Неблагодарный ты, только о себе заботишься! Набил себе брюхо, перешел на тростниковое поле и давай галдеть! А что получилось? Из деревни прибежали крестьяне и так отлупили меня дубинками, что чуть кости не переломали. Тебе нужно было тихонько сидеть и ждать, пока я не наемся досыта!
— Ого! — тявкнул шакал, — так ты все еще меня обвиняешь? Но что же я мог поделать? Такой уж у меня обычай: как наемся досыта, обязательно кричу во все горло. А то пища у меня в брюхе перевариваться не будет, пока я не накричусь как следует.
Тут как раз верблюд дошел до самого глубокого места в реке. Выслушал он шакала и говорит:
— У меня тоже есть обычай: люблю понырять да поплавать после обеда.
У шакала душа ушла в пятки. Задрожал он от страха и взмолился:
— Брат! Бота ради, не ныряй ты на этом месте! Окунусь в воду — захлебнусь!
— Верно говоришь! — отозвался верблюд. — Но что я могу поделать? Такой уж у меня обычай!
И верблюд принялся нырять.
Что же было потом? Шакал свалился с его спины и утонул в реке.
Вот добрался верблюд до другого берега и сказал себе:
— Все мы — рабы своих привычек. Но, кто платит черной неблагодарностью за добрую услугу, тот непременно кончит тем, чем кончил этот шакал, который только о себе заботился.
О волке и ягненке
Как-то раз летом ягненку захотелось пить и он побежал к ручью напиться. Случилось так, что сюда же прибежал напиться и волк, только он пил выше по течению. Завидел ягненок волка, испугался, отбежал еще ниже и там припал к воде. Как только волк увидел добычу, в сердце его вспыхнула жадность, и он подумал: «Дай-ка я в чем-нибудь обвиню ягненка. Обвиню и съем, будто в наказание».
Придумал волк хитрость и зарычал:
— Ах ты, негодяй! Как ты смел замутить воду в ручье! Как же мне теперь пить такую мутную воду? Да разве можно утолить ею жажду? Теперь говори — по какой причине ты совершил это преступление? Отвечай живей, а не то съем тебя вмиг!
Ягненок перепугался не на шутку и, покорно склонив голову, сказал:
— Ох, волк-сахиб! Вы, надо полагать, изволите говорить правду. Но подумайте хорошенько! Ведь вода течет с пригорка, с вашей стороны; так мог ли я замутить ее возле вас? Разве вода может течь вверх?
— Что ж, — ответил волк, — пожалуй, так оно и есть, как ты говоришь. Но все-таки ты подлый наглец. Полгода назад мне говорили, что ты за моей спиной ругательски ругал меня и плел про меня всякие небылицы.
— Ох, волк-сахиб, как можно! — воскликнул ягненок. — Помилуй нас аллах! Что вы только говорите, волк-сахиб! Вы такой почтенный, умный и вдруг городите такую чушь. Прямо диву даешься! Да ведь мне еще трех месяцев нету. Подумайте, как же я мог ругать вас шесть месяцев тому назад?
Выслушал его волк и смутился. Стало ему еще досадней: видит, что не может ложь правду одолеть. Да и не за что было придираться к ягненку. Тут волк разъярился, в бешенстве выпучил глаза, подбежал к бедняжке ягненку и уперся передними лапами в землю. Приблизил морду к его носу, оскалил зубы и прорычал:
— Ах ты, негодный ягненок! Если ты сам и не ругал меня, значит это отец твой меня бранил и поносил. Тут и сомнений нет. Что ты виноват, что твой отец — мне все равно!
И волк задрал и съел бедного ягненка.
О лягушке, змее и крабе
Жила-была лягушка. Рядом с ее домом поселилась змея, и всякий раз, как у лягушки выводились лягушата, змея являлась и пожирала их. Лягушка ничего не могла с ней поделать и молча терпела свое горе. У лягушки был большой приятель — краб. Как-то раз она разговорилась с ним о своем житье-бытье и пожаловалась:
