Вокруг храма были расставлены столы для куличей и пасох, святили двое священников, так что дело шло быстро. В воздухе стоял праздничный запах имбиря, сахарной пудры и глазури. Искусно разукрашенные яйца переливались на солнце всеми цветами радуги. Покропили обильно и мою снедь, и меня самого. Не вытирая с лица капель святой воды, я взял свой узелок, перекрестился и пошел к воротам. И здесь… я снова увидел гайдаровского двойника. Он стоял за чугунными прутьями ограды, прижавшись к ним плоским лицом, и по-прежнему неотрывно смотрел на меня. «Гайдарчик! — воскликнул я про себя с досадой. — Чего тебе надобно?» (Это однажды при мне одна «демократка» ласково назвала Егора Тимуровича Гайдарчиком.)
Однако, миновав ворота, ничего я Гайдарчику не сказал: с людьми, чудно ведущими себя возле церкви, лучше не заговаривать, потом не отвяжешься. Но почему он на меня пялился? Добро, был бы я хорошим верующим — к таким вечно всякие ущербные липнут, я же бывал в храме на Пасху да на Рождество.
Я решил идти не оглядываясь, но, конечно, не вытерпел и через квартал оглянулся. Гайдарчик грузно маячил метрах в пятидесяти от меня. Теперь не оставалось никаких сомнений, что он интересуется именно мной. Выяснять отношения с ним мне по-прежнему не хотелось: а вдруг он драться полезет… Это был, вероятно, какой-то местный «демократ» из породы «крейзи», жертва моды на двойников. Может, и впрямь увидел меня на антиельцинских митингах с обидным плакатиком, теперь ходит за мной, психологически запугивает…
«Ну и хрен с ним, — думал я, — сейчас зайду домой, а он, если хочет, пусть стоит под окнами». Но на самом деле мне не хотелось, чтобы он стоял под моими окнами. Я зашел в подъезд, поднялся к себе, постоял в прихожей. «Посмотреть? Но если я все время буду думать о нем, можно считать, что его тактика принесла успех. Он же того и добивается, чтобы я нервничал». Однако я снова не вытерпел, подошел сбоку к окну, осторожно приподнял штору. Гайдарчик стоял внизу и смотрел мне прямо в глаза. При этом он говорил по мобильному телефону.
«Инструкции запрашивает? — похолодел я. — Выйти, что ли, дать ему по рогам?» Но тут двойник спрятал в карман мобильник и, косолапо раскачиваясь, сам двинулся в мой подъезд, открыл дверь со сломанным кодовым замком. «Та-ак». Я вернулся к входной двери, припал к ней ухом. Тяжело сопя, Гайдарчик поднимался. «Идет, Командор долбаный! Милицию вызвать?» Но я устыдился этой мысли. «Может, все-таки мимо?» — без особой надежды предположил я. Теперь я смотрел в глазок. В него вплыла рожа Гайдарчика, обезображенная еще больше благодаря нехитрой оптике. Буравчики его смотрели мне прямо в душу. Я пошел на кухню, взял молоток. Незваный гость не звонил. Я снова посмотрел в глазок. Гайдарчик стоял, глядел не мигая. Я бесшумно открыл защелку и резко распахнул дверь. Незнакомец качнулся вперед и сделал невольный шаг через порог.
— Чего тебе надо? — тихо спросил я, подняв молоток. — Почему ты ко мне привязался? Говори, или дам по «чайнику»!
— Здравствуйте, — глухо и медленно сказал Гайдарчик, косясь на мое оружие. — Вы ведь Виктор Иванович?
— Допустим. А вот вы кто?
— Кадмонов. Мне о вас рассказал Адам К. Он дал почитать мне вашу работу.
Я опустил молоток:
— А почему вы за мной ходите и молчите? Почему стоите здесь, под дверью, без звонка?
Кадмонов натянуто улыбнулся:
— Видите ли, мы незнакомы, но Адам показывал вас мне… и тут вижу, вы идете по улице… Я, конечно, хотел заговорить, а потом подумал: а вдруг я ошибаюсь? Пока вы были в церкви, позвонил по мобильному вам домой — молчание. Значит, я мог и не ошибиться. Решил подождать, посмотреть, куда вы пойдете.
— А под дверью чего вы стояли?
Он вытер пот со лба широким, не очень чистым платком:
— Да как-то… неудобно было. Вы уже давно меня заметили, вот я и думал, как объясниться.
— Да лучше бы вы сразу спросили, Виктор я или нет, — засмеялся я. — Подумаешь, ошиблись бы! Зато не нужно было бы за мной ходить. Ведь я вам голову чуть не проломил. Проходите, присаживайтесь, — пригласил я его в комнату. — Кто вы, откуда?
— Оттуда, — кратко, как Никулин в фильме «Бриллиантовая рука», ответил гость. Он достал из портфеля мою рукопись и все как-то озирался.
