– Ник сам деньги отдал Виктору. – Это было предположение, но я выдала его за утверждение. – Жанна тут ни при чем.
– Ну а я – при чем?! Я вообще пострадавший. Вика – единственная, кто ко мне за десять лет приходил. Отец и тот отказался. Я все равно на деньги Витька очень рассчитывал. Надеялся, что выйду – найду его. Но нет его…
– Ну, как же вы теперь? Без средств? – Мой голос звучал отвратительно, совсем в унисон голосу Комова на записи. – Разве вам не хочется снова получить от Сухарева миллиончик-другой?
Собеседник смотрел на меня, вылупив свои голубенькие глазки. Дурак дураком! И я выдала:
– Зачем вы похитили сына Сухарева?
– Нет! – выкрикнул он почти истерично. – Вы что, охренели? Я снова в тюрьму не пойду! Отстаньте от меня, не нужны мне ваши деньги!
Комов распахнул дверцу автомобиля, неловко выкатился из моего «ниссана» и побежал прочь. Глядя ему вслед, я поняла, что Митьку похитил не он.
12 июня, день
Можно было ехать домой, но я вернулась к Викиной палате. Были вопросы.
Входя в дверь, придала своему лицу дружелюбное выражение.
– Вика, здравствуйте!
Осторожно примостившись на край стула, стоящего у кровати Бажовой, я огляделась. В палате кроме нее лежало восемь женщин. Они были заняты своими делами: спали, перекусывали, болтали или читали. Меня рассмотрели за первые несколько секунд, а потом внимания я уже не привлекала.
Открыв большие отчаянные глаза, журналистка смотрела на меня, не произнося ни слова. Потом тихо прошептала:
– Что вам надо?
– Мне надо знать, что случилось на самом деле с адвокатом моего мужа.
– Я сказала следователю, что Жанна была беременна, у нее закружилась голова и мы влетели в стену. Это все.
– Откуда вы знаете, что она беременна?
– Жанна сама мне это сказала. Ей надо было срочно ехать к доктору, поэтому мы и говорили в машине. Странно только, что ехали вовсе не в женский консультативный центр.
– А куда?
– Мы были на объездной, прямо возле дороги, которая вела в глубь района.
Получается, сообразила я, почти там, куда Жанна зазвала Ника полтора года тому назад, выдрав провода в потрохах своего «опеля». Совсем недалеко от нашего дома. Неужели она ехала к Нику?
– Несколько дней назад вы столько слов хороших о правде сказали. – Я говорила очень проникновенно и, как всегда рядом с этой журналисткой, чувствовала себя инквизитором. – А сейчас, получается, не всякая правда хороша?
– Я ничего не скрываю! – Вика пыталась говорить тише, но эмоции переполняли ее.
– Да? – переспросила я, глядя прямо в ее покрасневшие глаза с расширенными зрачками. – Из-за вас женщина пострадала. Она сильно разбилась, потеряла ребенка. Скажите хотя бы, почему все это произошло? Недавно вы говорили: правда никому не нужна. Значит, и вам?
Это был вызов. Вызов, который фанатичные люди не могут игнорировать. Вика сказала все так же тихо, но четко:
– Она тоже виновата. Алексей мне во всем признался. Алексей сказал, что Сухарев деньги ему пообещал, но ничего не дал. Выходит, что это адвокатша виновата. Она должна была перечислить суммы на определенный счет, но украла их…
– И что дальше? – продолжила допрос я. Надо же, в честности мифического приятеля Комова Бажова не усомнилась! Ей было приятнее искать преступников и жуликов в числе знакомых богатого негодяя Сухарева.
– Я нашла ее через адвокатскую коллегию. Потом выследила, где она живет. Утром встретила возле подъезда, сказала, что надо поговорить. Она сказала, что опаздывает. Очень нервничала, злилась, что я тут подвернулась. – Тут Вика и сама занервничала. Возможно, ей впервые пришлось говорить правду об этой аварии. Не думаю, что Комову было интересно все это слушать. Скорее всего, он уже исчез из жизни бедной дурочки Вики Бажовой. – Жанна Георгиевна говорила, что ей не до меня… Она сказала, что беременна, что к доктору опаздывает. Я настаивала на разговоре, и она пригласила меня в машину. Я стала говорить о Леше, о том, как она поступила, а она стала кричать на меня. Я разозлилась и ударила ее по лицу. Ну, тут машину и занесло. Потом ничего не помню.
– Понятно… – Честно говоря, что-то подобное я и представляла.
