…и которые, возможно, могут знать, как избавить «Уриэль» от наказания.
— А что нам терять? — спросил Кинг.
В ту же самую каюту пришла Дафна, когда наша миссия подходила к концу.
Когда я услышал, как она стучит в дверь, я вскочил со стула, где грыз вычисления нашего обратного полета, ударился коленом о стол и от боли выругался, обозвав себя неуклюжим старым олухом. Вслух я сказал:
— Войдите!
Она вошла гордо и достойно, и я позабыл о боли.
— Капитан вызывал меня, — обратилась она официально. Ее глаза были зелеными, как живые моря Земли.
— Да. Пожалуйста, прикройте дверь. Садитесь.
Я жестом указал ей на стул. Когда она проходила мимо и задела меня, я заново почувствовал ее тепло после стольких дней в скафандрах в массе людей или на одинокой койке. Когда она уселась, взгляд ее блуждал и был далек от того, чтобы ответить на мой. Поэтому я взгромоздился на угол своего стола, болтал ногой, не достающей до пола, и размышлял уголком своего мозга, не делает ли меня это несколько моложе.
Чувствовала ли она, несмотря ни на что, страх за маской на лице. Я посмотрел внимательней. Она моргнула, глубоко вздохнула, а потом откинулась на спинку стула и улыбнулась.
— Все, что я сделала, работает без помех, — произнесла она. — И мои товарищи признались, что они довольны.
Я кивнул, стараясь справиться с пересохшим горлом.
— Что мне делать дальше? — спросила она, не удивляясь и не отталкивая меня, а просто помогая мне высказаться.
— Вы, — попытался я снова, — вы находитесь в неудобном положении, барышня. Я ничего не могу поделать, но вижу… Ну, завтра в дневную вахту мы пойдем на «Уриэль», чтобы… нельзя это назвать торжеством… просто речь или… эээ…
Она сказала (как мило с ее стороны!):
— Вы хотите спросить, нет ли у нас с Вэлом никакой последней просьбы, не так ли Алекс?
— Я видел, как ваша перчатка искала его.
Она положила руку на мою, которой я держался за край стола. Разве женская рука не красивее в два раза на узловатой волосатой лапе мужчины?
— Если бы мы могли остаться наедине в каюте Мэтью Кинга или еще где-нибудь некоторое время, мы были бы очень благодарны.
— Вы же знаете, что сможете, — я слегка задохнулся, — Почему я позвал вас сюда… я и сам не знаю. Я подумал, что это будет тяжелое прощание. И он, Вэл, он верит, что вы устроите после этого свою жизнь. И я тоже хочу, чтобы вы знали, что у вас есть тут друг, который позаботится о вас, Дафна. Я могу вам чем-то помочь?
— О, Алекс, — Она неожиданно поцеловала меня и расплакалась.
Наконец я заснул.
…Должно быть, мы все сошли с ума, оставив «Габриэль» на такое долгое время без присмотра, полностью на автоматике. Хотя никто бы не мог выдержать такой длинной прощальной церемонии. Но справедливость этого требовала, и все вместе мы смотрели через стекла шлемов на наших товарищей, с которыми мы работали, и жали им руки, прощаясь, желали им попутного ветра до самой смерти или же до того, как на них снизойдет чудо.
Пока мы добирались до корабля, я старался держаться поближе к Дафне. Она была почти тенью, сиянием среди звезд и молчания вокруг. Я не слышал ничего, кроме шума в своих наушниках и глухих ударов собственного сердца. За завтраком некоторые из нас были шумны, а некоторые впали в уныние, по ее же виду нельзя было ничего понять, сейчас никто не разговаривал. Чувствовали ли мы вину за то, что скоро вновь увидим синеву, облака, дождь, листья на ветру? Я сам, разве я совершал подлость, смея на что-то надеяться?
Единственная грубая реальность, которую я мог себе вообразить, предупреждала меня о том, что она может выйти замуж повторно, а если и выйдет, то исключительно, чтобы не оставаться одной, и потому, что так удобней. Ну что ж, я не могу надеяться на большее.
Мои ботинки стукнулись о корпус «Уриэля».
Мы завернули в шлюз. За внутренней заслонкой ждали Мэтью Кинг, Джесс Смит, Блейз Поликард, Николай Кузьмин, Иоханес Венизелос, Сигияма Кито, Вольдемар Асклунд. Больше не в грубых рабочих комбинезонах, и уже не голодающие, и не ждущие прибытия людей, они стояли в праздничной форме, как на параде, и я видел, что эти храбрые, скромные люди не знали, как утешить нас.
