Взять те же снимки. Он сказал, что им удалось сфотографировать машину. Но кто в ней сидел? Кто? По всей видимости, я знаю этого человека, скорее всего знаю. Кто же? Я не имел возможности проверить алиби ни одного из своих новых знакомых. Любой из них мог сидеть за рулем. Любой!
Страшно подумать, кого только не подозревал я за минувшие четыре дня! И Стаса, и Герася, и Вадима, и Тофика. Теперь к ним прибавился еще и Витек.
Названная им сумма совпадала со стоимостью похищенной валюты. Чем не улика? Допустим, он пронюхал о пресловутом плане и ему удалось добиться того, чего не смог добиться Стас, — найти общий язык с Кузнецовым. Дальше все разыгралось как по нотам: заручившись согласием, он подогнал машину с тыльной стороны гостиницы, проник в бухгалтерию, впустил туда кассира и вместе с ним смылся в неизвестном направлении, а спустя сутки убрал сообщника. Логично? Вполне.
Ну а если отбросить улику? Если это и не улика вовсе, а случайность наподобие тех, на каких строились прежние мои гипотезы? Сколько их было? Не сосчитать! Они возникали и лопались, точно мыльные пузыри, а в итоге привели к тому, с чего начинал, — к полной неопределенности.
«Подождем до завтра», — сказал Симаков. Завтра уже наступило. Пока оно приносило лишь новые сомнения, по сравнению с которыми прежние казались детской забавой…
Глаза успели привыкнуть к темноте. На сплошном черном фоне проступили еще более черные заросли герани, сухая ветка тутовника, а над ней — остроконечные верхушки кипарисов. На них падал отблеск с горевшей на крыше гостиницы рекламы.
Синий, красный, желтый. Синий, красный, желтый. В сочетании с «Арсеналом» получалось что-то вроде цветомузыки.
Я перенес магнитофон на колени и хотел немного увеличить громкость, чтобы не пропустить сольную партию саксофона из «Опасной игры», как вдруг мелодия оборвалась. Я решил, что заело пленку, но катушки вертелись исправно.
Внезапно в динамике раздался щелчок, и чей-то незнакомый голос произнес с вопросительной интонацией:
«Посмотри, я правильно поставил на паузу?»
«Твоя машина, ты и разбирайся», — послышалось в ответ.
Я буквально остолбенел от неожиданности.
«Тут миллион кнопок… Эта, что ли?»
Тембр резко изменился на более высокий.
«Кстати, ты принес Хендрикса?»
«Нет».
«Почему, я же просил».
«Мало ли чего ты просишь!..»
Голос, подавший последнюю реплику, был мне знаком. Он звучал несколько глуше, очевидно, говоривший находился подальше от микрофона.
Я сидел, весь обратившись в слух, но особой необходимости в этом не было — качество записи было отличным.
«Приличные люди, между прочим, за записи с пласта наличными платят, а не обещаниями».
Это был Витек! Его голос!
Я мысленно взмолился, чтобы тот, кого услышал первым, как можно дольше не нажимал клавишу «пауза». Впрочем, бармен как-то проговорился, что подсунул Кузнецову не совсем исправный магнитофон.
«Ты же в курсе, я на мели. Но я отдам, обязательно отдам. И тебе и ему».
«Слышали, знаем. — Витек явно чувствовал себя хозяином положения. — За твое „отдам“ фирменный пласт не купишь, на него и газировки не дадут. Тебе, чтоб с мели сняться, не в „Спринт“ играть надо, а машинку для печатанья гознаков завести. Тогда и с долгами расплатишься».
Второй голос принадлежал Сергею — теперь в этом не было ни малейших сомнений!
«Слушай, Виски, ты не забыл, о чем мы говорили?»
«Сколько раз просить, не называй меня Виски!»
«Извини, не буду… Так что — дашь?»
«Опять заладил. Ну откуда у меня такие деньги?»
«Не зажимай. Для тебя это не сумма».
«А ты мне их давал? Это когда чужие — не сумма, а я их не на улице нахожу».
«Да верну я, честное слово, верну. Ты что, не веришь? Мне б только долг Стасу отдать».
«Вот и отдавай. Собери барахлишко и снеси в комок».
«А в чем ходить буду? В трусах?»
«Мне-то что, хоть и в трусах. Иностранцы вон ходят, и ничего».
«Ну одолжи, будь человеком. Два дня осталось!»
«Нет. И не проси».
«Ну почему, Виски? Раньше давал!»
«Я-то давал, а вот чтоб ты возвращал, что-то не припомню. Хватит, я, значит, в дерьме ковыряйся, перед каждым спину гни, пепельницы вытирай, а ты чистеньким ходить будешь? Видал я таких аристократов знаешь где?»
