— Входи, Дуглас, дружище, — сказал Дэнд.
* * *
Городской дом Нэшей, Йорк,
1801 год
— Дуглас был бы в восторге от этого, — сказал Рэм Манро, улыбнувшись еще насмешливее, чем обычно. — Клятва служить прекрасным девам, роза — символ нашей верности, переданная на их попечение… он бы в обморок упал от восторга!
Кит Макнилл бросил на него острый, оценивающий взгляд.
— Надеюсь, ты не злословишь по поводу мертвого, Рэм Манро? — спросил он, опустив тяжелую руку на изящное плечо молодого человека.
Рэм сердито стряхнул его руку. Они стояли в начале аллеи, ведущей к дому Нэшей, словно трое барристеров, защищающих интересы разных клиентов на слушании дела в суде, не уверенных в себе, подозрительно косящихся друг на друга и желающих лишь, чтобы каждый шел дальше своим путем. Однако большую часть своих жизней они были близки между собой, как братья.
Но предательство, как понял Дэнд, было способно разорвать самые тесные связи. А эти молодые мужчины верили, что один из них предал их и тех, кто от них зависел, и что это предательство повлекло смерть лучшего из них, их негласного лидера, Дугласа Стюарта.
Дэнд мог бы их успокоить, мог бы залечить рану, которая отделяла их друг от друга. Но это повлекло бы за собой новое предательство — по отношению к человеку, который уже расплатился по высшей ставке за… свою слабость. Поэтому он не сказал ничего, хотя на сердце было тяжело, а на душе скребли кошки.
— А ты что думаешь, Дэнд? — спросил, задумчиво прищурив темные глаза, Рэм. — Ты что-то ужасно тихий. Ты никогда не был тихим. Даже в подземной темнице. Пока Дугласа не увели на гильотину.
Дэнд сердито взглянул на него.
— Я говорил тебе раньше и повторяю еще раз — последний — и больше говорить не буду: я не выдал абсолютно ничего ни тюремному надзирателю Ле-Монс, ни кому-либо другому.
Кит со злостью сплюнул.
— Понятно. И я поклялся в том же самом. Кстати, и Рэм тоже! Но мы знаем, что один из нас лжет, не так ли?
Ему хотелось сказать «нет». Но из-за того, что он некогда любил Дугласа Стюарта, он промолчал.
— Как ты догадался, что это я? — спросил Дуглас. Он выглядел старше, в уголках рта и на лбу появились преждевременные морщинки.
— В чем дело, Дуг? — спросил Дэнд. — Даже не поприветствовал, не обнял своего давно исчезнувшего брата?
— Как ты догадался, что это я? — повторил Дуглас, медленно входя в комнату и настороженно обшаривая глазами помещение, словно ожидая подвоха, словно не веря своим глазам и опасаясь, что Дэнд лишь притворяется, что прикован к стене.
Дэнд пожал плечами. От этого движения мышцы закололо как будто иголками.
— Капитан Уоттерс, преподобный Тоустер, лорд Росетт — все это анаграммы твоей фамилии — Стюарт. Ты всегда любил все приукрашивать.
Дуглас горько улыбнулся.
— А ты никогда не одобрял этого.
— У меня не было в этом потребности, — сказал Дэнд. — Человек или делает что-то, или не делает. Или он благороден, или нет.
Дуглас рассмеялся.
— Ты никогда не понимал, что такое настоящее благородство. Думаешь, если ты не раскололся под пытками, то ты благороден? Просто ты лучше переносишь боль. Как бессловесное животное. — Дуглас внезапно оборвал смех. — Знаешь, ведь это ты во всем виноват, — прошептал он.
— Это еще почему?
— В подземной тюрьме в ту ночь, когда они притащили тебя после… после того, как выжгли клеймо. Ты помнишь? — Он подошел совсем близко и с нетерпением заглядывал в глаза Дэнда, напомнив своим видом того испуганного мальчишку.
— Помню.
— Я спросил тебя, назвал ли ты имена наших соучастников, и ты сказал «нет». Ты даже рассмеялся. — Лицо Дугласа исказила гримаса, как будто он сдерживал слезы. — Ведь я-то раскололся на допросе. И когда я взглянул на тебя, то понял, что ты это знаешь! — Дуглас провел рукой по крашеным волосам. — И я понял, что ты расскажешь об этом всем остальным.
— Я этого не сделал.
Дуглас, казалось, его не слышал.
— Ты, наверное, не поверишь, но я расплатился за это своей жизнью. — Видимо, он переживал заново какой-то ужасный эпизод, врезавшийся в его память. — Мысль о том, что все они узнают, что я, в отличие от них, обесчестил себя… мысль о том, что все они будут смотреть на меня, как смотрел ты… — Он судорожно глотнул воздух, словно испытывая физическую боль. — Я не мог жить с этой мыслью.
