— Только что это скорее французское имя, чем английское. И эта девушка была француженкой. Помню одного французского киноактера, которого звали Абель Ганс.
— Но как же Абель, француз он или англичанин, добрался до вашей машинки?
— Я же сказал вам, что не имею понятия. Могу только предположить, что это случилось, когда машинка оставалась в доме без надзора, до того, как мы переехали.
— Но, мистер Вэйн… — Хэзлтон резко сменил тон, теперь в нем звучало насмешливое недоверие. Он выглядел как бульдог, готовый наброситься на жертву. — Вы хотите нас убедить, что кто-то, осматривая дом, чисто случайно увидел вашу машинку и подумал — вот счастливый случай, сяду-ка я и напечатаю письмо на том листе бумаги, который чисто случайно оказался у меня в кармане? Вы в этом хотите нас убедить? Для меня это звучит как нонсенс.
Вэйн казался потрясенным, но не испуганным.
— Я ни в чем не хочу вас убедить. Говорю же, не могу объяснить.
Старший инспектор ткнул в него длинным костлявым пальцем.
— Вместо этой ерунды попробуйте вот как. Это ваша машинка. Письмо напечатали вы. Хотели избавиться от машинки, воспользовались случаем и отдали ее дочери…
— Приемной дочери.
— Не перебивайте меня! — Казалось, он понемногу закипает. — Потом вы познакомились с этой девушкой, и что дальше? Ведь это не первое письмо от Абеля, не так ли? Что, если сообщу вам, что у нас есть еще письма, отпечатанные на той же вашей машинке, что бы вы на это сказали?
Голос Вэйна остался спокойным. Ему даже удалось улыбнуться.
— Сказал бы, что вашу француженку я никогда в жизни не видел и что, будь у вас еще письма, вы показали бы мне их фотокопии. И помните, инспектор, что я привык говорить с людьми. Вижу, когда кто-то блефует и пытается меня испугать. Это глупо. И, если позволите, старомодно.
Хэзлтон откинулся на спинку кресла так, что оно затрещало. Полинг своим тихим голосом перенял инициативу:
— Мистер Вэйн, когда вас посетил сержант Плендер… вы помните?
— Разумеется.
— Ваша жена сказала, что вы интересуетесь молоденькими девушками. Что она имела в виду?
— Ничего. — По лицу его скользнула усмешка, и тут же погасла, как огонь маяка.
— Она сказала это, потому что знала о Монике Фаулер? — Полинг ждал реакции на свой вопрос. Вэйну он был неприятен, но он был информирован и готов к нему.
— Да, она знает о Монике Фаулер.
— Ей было тринадцать.
— Ну и что?
— У вас были половые отношения?
— Нет. Я любил ее как… вроде как дядюшка.
Хэзлтон фыркнул. Полинг укоризненно покосился на него.
— Меня обвинили во всевозможных непристойностях. Я ничего не совершил, но был настолько глуп, что дал им какие-то деньги.
— Двести фунтов за молчание. Знаю, вы не согласны, но это было за молчание.
— Ну, если вы так называете…
— А как это называете вы? — холодно спросил Полинг. — Вас хотели обвинить в аморальном поведении. Но вы заплатили, и все было забыто.
— Меня никогда бы не обвинили. — Вэйн побледнел.
— Так почему вы платили?
Поль не ответил.
— Потом они написали вашей жене.
— Да.
— Но это был не единственный случай. Расскажите нам о других.
— Был… было это всего один раз.
— Расскажите нам.
— Речь о Шейле Винтертон. Было это семь лет назад. Мы знакомы были с ее семьей. Шейла брала у меня уроки французского. Я владею иностранными языками, так что я давал ей уроки.
— И что произошло? — Вэйн что-то пробормотал. — Я не слышал.
— Элис тогда работала по полдня. Однажды она вернулась и застала нас.
— Сколько лет было Шейле?
— Двенадцать. — И едва слышно добавил: — Это был единственный случай, клянусь, единственный. — Голова его упала на стол, плечи содрогались от рыданий.
Полинг поморщился. Эти неприятные сцены приходится терпеть. Весьма деликатно продолжал:
— А как насчет Луизы? Расскажите нам о ней.
Вэйн поднял залитое слезами лицо. Щеки у него дергались в тике.
— О Луизе Олбрайт мне нечего сказать, я едва ее знал, только раз поцеловал ее на прощание, сколько раз я могу повторять?!
Полинг встал, зайдя Вэйну за спину. Плендер тоже встал, зайдя ему за спину с другой стороны. Хэзлтон снова нацелил палец, но на этот раз шутливо-укоризненно:
— Нервы, нервы.
Тут Плендер нагнулся прямо к уху Вэйна.
