Тяжесть лежала на сердце, ей еще не приходилось расставаться с сыном. «Может, отправиться с детьми на Тихий остров?» — эта мысль была такой приятной, что Алин начала сомневаться в правильности решения остаться в хогане. «У меня еще есть время подумать, но оборудование надо спрятать», — как ни странно, такое решение ее успокоило.
Алин решила сначала отнести самые тяжелые вещи, рассудив, что после нескольких ходок, сил у нее почти не останется.
Она сложила вещи в сумки и вышла на улицу. Люди метались, кто-то толкал тележки, доверху груженные полезными вещами, кто-то укреплял дом. Все были заняты своими делами.
Вдруг Алин услышала:
— Попалась, красотка, — грубые пальцы схватили ее запястье.
Она посмотрела в глаза мужчины и на секунду ей показалось, что это монстр: его зрачки сузились и сверкнули неприятным блеском. Свирепых хищников на планете не было, и с чем сравнить этот холодный и злобный взгляд Алин не знала, но почувствовала глубокое отвращение и страх.
— Заходи ко мне на чаек, — насмешливо сказал он.
— Ты в своем уме, Хисан? — Алин попятилась. — Надвигается катастрофа, какой чаек!
— А чего нам бояться? Спрячемся в своих хоганах и переждем, а потом весь мир будет для нас, — мужчина сверкнул глазами и отвратительно рассмеялся. — Кому суждено, тот и сдохнет, — продолжил он.
Алин на минуту показалось, что он смотрит на нее, как на кусок мяса и готовится съесть:
— Ты раньше так не разговаривал, что с тобой? Мне надо проводить сына на Тихий остров и перетащить в хоган приборы.
— Ну, спрячем наши драгоценности, тогда и повеселимся, только ты и я, пусть все погибнут, — вновь захохотал он.
— Ты спятил? — Алин в ужасе попятилась.
— Нет, уж лучше мы самым простым способом избавимся от твоего сыночка: суденышко-то разобьется. Да так даже лучше. Остаемся только ты и я, — Хисан протянул руки, чтобы обхватить Алин за талию, но она вывернулась, бросила сумки и побежала в сторону леса. Хисан явно не ожидал, что жертва сбежит. Он совершил пару огромных прыжков, пытаясь поймать Алин, но передумал и повернул в поселок.
— Побегай, милая, ты же все равно вернешься к хогану, еще сто раз встретимся, — напоследок прокричал он удаляющейся фигурке.
Алин остановилась только у самой опушки и отдышалась.
«Хисан, должно быть, спятил, как наши соседи, только бы он больше не встретился мне сегодня», — подумала она и зашагала по опушке леса, чтобы войти в поселок по другой дороге.
Матиас отшвырнул лист. Мадонна с Набхи. Не то. Всё не то…
Годами он мечтал написать свою Мадонну. Ему позировали и знаменитости, и его любовницы. Со своими детьми и с чужими. Модельные ангелочки. Его собственное потомство — с доказательствами и сомнениями насчет законности. Каждый великий художник ведь оставлял после себя свою собственную Мадонну. И Дебарг жаждал воплотить этот идеал.
Очередную свою Мадонну, «Мадонну Набхи» он рисовал с этой… Арлин… Малин? Матиас вечно путал ее имя. Проще было говорить «дорогая», но женщина протестовала.
Матиас вздохнул. Вытер лицо грязным рукавом.
Эх, зачем Мадонна тому, кто мечтал всю жизнь о Лилит?
Лилит. Диана Пуатье. Мелания… Разминулись в веках.
Десятилетним пацаном Матиас наткнулся на портрет молодой прапрапра… слишком много «пра-» и обидно мало осталось от изящной артистки мюзиклов Мелании. В нее, эту ведьму и демонессу, некогда влюбился молодой французский пианист-виртуоз.
Матиас не знал, да и не хотел знать, которым по счету был тот роман в жизни страстной пра-. Но виртуоз, прежде чем в истерике удрать из России в свою Францию (а еще клялся, что русские корни имеет), успел оставить два подарка: законную фамилию и младенца со своими генами.
Разве это по-мужски? Трус, слабачок. Таких женщин, как она, сейчас нет. Тот трехмерный портрет (реконструкция сценических фото и записей) покорил Матиаса. Больше нигде и никогда не встречал он такого взгляда богини тьмы — бездна.
Именно Мелания стала родоначальницей династии Дебаргов-артистов. Ее ребенок унаследовал музыкальный гений папаши и пронзительную красоту матери. Слава и деньги — чересчур скромно, даже беспомощно, звучит эта расхожая фраза, какие могут быть слава и деньги за великие заслуги, но мир бросался к их ногам, будто истосковавшийся пес.
