Может быть, я все-таки ошибаюсь. Если бы Тернер действительно собирался обмануть Майалла, то, уж конечно, не поздоровался бы с ним на приеме.
И все же, и все же…
Остается вот что:
— Во время посещений студии Тернер изображал судью.
— Он позволил снимать себя, но избегал ракурсов, в которых его было легко узнать.
— Как только Майалл узнал, кто он такой, Тернер больше к нему не заходил, хотя и договорился о встрече.
Гении не похожи на других людей.
Но разве эта истина не сочетается с Сэндикомб-Лодж?
Допустим, вы художник. Вы поклоняетесь солнцу. Вы знаете, что никто за всю историю живописи не изображал оттенки солнечного света и его действие с такой точностью и силой.
Вы строите дом, настолько полный света, что любой посетитель невольно восклицает: это храм солнца!
Но что, если Фэррант прав? Что, если есть одно лицо, которое вы показываете миру, а есть и второе, скрытое за потайной дверью?
Разве не пришла мне в голову в том подвале, когда я смотрел сквозь окно-устье пещеры с ужасными железными прутьями, одна-единственная мысль: этот дом построил человек, у которого есть тайны?
Конечно, Фэррант может и солгать. Я должен это учесть. Письмо, противоречащее всему, что я узнал, может быть продуктом больного и завистливого сознания. Если дело только в этом — а я подумал именно так, когда впервые прочел письмо, — тогда все подозрения беспочвенны, и остается лишь эксцентричность художника.
Но если он говорит правду…
Тогда ничего не поделаешь. Придется встретиться с ним.
Прошло всего пять часов с тех пор, как я закрыл эту тетрадь, — но что это были за часы! За это время я переменил костюм, сменил имя, из Реформ-клуба перебрался в низкопробную таверну, а оттуда в Марстон-румс на Пикадилли (неделю назад я и не мог бы представить, как вхожу сюда) и теперь могу наблюдать, как за соседним столиком женщина и запоздалый театрал пьяно смеются словам друг друга и — как я предполагаю — договариваются об известных услугах. (Неудивительно, что Лондон так полон греха, раз человек, ищущий, где бы отдохнуть и перекусить поздно вечером, вынужден опускаться до подобных заведений.)
Какие можно сделать из всего этого выводы? Пока не знаю — слишком много новых впечатлений и рассуждений. Надо попытаться записать их и надеяться на то, что проявится какая-то схема.
Мысль о том, что Фэррант — ключ к разрешению всех моих сомнений, ударила меня с такой силой и наполнила таким нервным возбуждением, что я пустился в путь с одним желанием: поскорее найти его. Когда я прошел полмили и свежий туман охладил мои чувства, я понял, что действовал слишком поспешно. Допустим, я его найду — и что дальше? Я собирался выяснить, зачем он мне писал, и были ли правдивы его обвинения против Тернера; но если человек солгал мне на бумаге, он повторит это и в лицо. Кроме того, как ни старался, я все равно не придумал вопроса (лучший из вариантов, которые пришли мне в голову: «В эту невероятную историю поверить сложновато, не так ли, мистер Фэррант?»), который не показал бы сразу, что я не верю Фэрранту, и не вызвал бы его враждебности. Последнего я особенно старался избежать, поскольку этот человек мог мне пригодиться в дальнейшем.
Но какой-то неудержимый порыв гнал меня вперед. Я знал, что если сейчас брошу поиски и вернусь домой, не узнав правды — или не почувствовав, что сделал все возможное, чтобы ее обнаружить, — то и там не успокоюсь. Мне оставалось только идти дальше и верить в то, что судьба и собственная смекалка направят меня по верному пути.
Это решение вроде бы прояснило мой разум, и я немедленно понял, что должен обдумать ситуацию так же тщательно, как генерал перед битвой изучает ландшафт, оценивает преимущества и уязвимые места своих сил и соответственно их располагает. Мне сразу стало ясно, что прямая атака потерпит неудачу: если Фэррант знал — или хотя бы предполагал, — кто я такой и зачем собираюсь с ним разговаривать, то все пропало. Следовательно, моя единственная надежда — это обходной маневр: найти, если получится, какой-нибудь предлог, чтобы заговорить с ним, и подтолкнуть его к теме Тернера. Если он повторит свою историю человеку, которого, по его мнению, не связывает с этой темой ничего, кроме естественного любопытства, то появятся сильные основания считать, что он написал правду. А если он лжет, то я, возможно, смогу различить это по его поведению — лжецы часто выдают себя нервными жестами, слабой улыбкой, беспокойными движениями или пытаются скрыть свою нечестность за чрезмерной откровенностью.
