Я с трудом и очень смутно припоминаю свои приключения на обратном пути, который занял следующие полчаса. Темнокожий моряк в меховой шапке посмотрел на снимок, печально потряс головой и произнес:
— У меня нет денег.
Видимо, он подразумевал: если снимок продается, он охотно приобрел бы его, если б смог. Три матроса вообще отказались глядеть на фотографию и с насмешками и проклятиями отпихнули меня в сторону. Маленькая девочка заявила, что ее тетя, несомненно, видела этого джентльмена; а потом отвела меня в пустую комнату, расположенную над обувным магазином, где в воздухе висел какой-то сладковатый смрад, на полу дремал моряк-индиец, а хозяйка в дурмане покачивалась на каблуках и не могла ни отвечать на вопросы, ни сфокусировать взгляд на снимке.
В результате мне пришлось признать, что я даром теряю время, и вернуться на Рэтклифскую дорогу. Я не могла сказать, сколько я отсутствовала, час или больше, но кэб меня ждал. Возница обеспокоенно всматривался в туман и, увидев меня, явно испытал облегчение.
— Получилось? — спросил он.
— Нет.
— Но вас не обидели, ничего такого?
Я покачала головой.
— А теперь куда же? Едем назад?
— Нет. В ближайший полицейский участок.
Я, конечно же, не могла не подумать об этом и раньше — в сущности, таково было мое первоначальное намерение. Но меня остановил страх. А если я войду и увижу объявление, извещающее о том, что найдено тело, которое, без сомнения, окажется телом Уолтера? И если какой-нибудь грубый сержант, бросив беглый взгляд на фотоснимок, тут же сообщит: «О да, мисс! Мы принесли его меньше часа назад. Но теперь он выглядит иначе. Двадцать четыре часа в реке меняют неузнаваемо». И узнать об этом именно там, под ярким светом, заливающим общественное учреждение, под безразличным взглядом усталого чиновника!
Но теперь у меня не было выбора. Так или иначе, но я должна узнать правду.
Я должна узнать. Написав эту фразу, я остановилась, осознав, насколько иронично она звучит. Разве Уолтер не говорил то же самое, рассуждая о своих трудностях?
Но горе и усталость отвлекли меня от дальнейших размышлений.
Мы поехали назад, вдоль северного края доков, а потом повернули на юг и на восток. Здешние улицы выглядели более пустынными, и, пока мы не подъехали к яркой лампе, освещавшей вход в полицейский участок, в тумане почти ничего не различалось. Я вышла из кэба и отворила раздвижные ворота.
Вход был увешан описаниями потерявшихся людей и обнаруженных трупов, но я решила не подвергать себя испытанию и не читать их. Вместо того я прошла прямо в участок. После морозного сумрака, царившего снаружи, простая комната с белыми стенами показалась мне удивительно светлой и теплой.
У деревянного барьера стояли констебль и еще две фигуры, которые я мгновенно узнала: мальчик с болячкой на лице и его преследователь в черном пальто. За барьером сидел ночной инспектор — худой, лысеющий человек с рыжими бакенбардами, записывавший что-то в регистрационную книгу. Когда я приблизилась, он поднял голову и устало спросил:
— Что вам угодно, мисс?
— Я разыскиваю своего брата.
Он кивнул. Откуда-то справа донесся мягкий кашель и скрип стула. Я повернулась и краем глаза увидела еще одного человека, которого до сих пор не замечала. Он был плотного телосложения, с высоким озабоченным лбом и темными вьющимися волосами, обрамлявшими его уши. Оглядев его аккуратную, строгую одежду и записную книжку, лежащую на колене, вы сочли бы его преуспевающим юристом. Однако он, по-видимому, не имел никакого отношения к мальчишке и его обвинителю; едва ли кто-то из них мог прибегнуть к услугам подобного человека. Пока я усаживалась, он с пристальным вниманием следил за зрелищем, развернувшимся у конторки ночного инспектора, хотя с того места, где он сидел, наблюдать было неудобно: конторка располагалась слишком далеко и высоко.
Инспектор молча положил фотографию перед собой и очень долго ее рассматривал, что заставило меня предположить: он узнал Уолтера и размышляет, каким образом сообщить мне ужасную весть. Но в конце концов он покачал головой и протянул снимок обратно.
