— После такой рекомендации я сам готов голосовать за него.
— Иногда все это кажется мне полным бредом. Четырнадцатилетний мальчик и его младшая сестра сговорились захватить власть над миром. — Она попыталась рассмеяться, но ей не было смешно. — Какие же мы, к черту, дети? Мы не дети. Никто из нас.
— А тебе не хотелось бы все изменить?
Она попыталась представить, что стала такой же, как другие девочки в школе. Попробовала вообразить жизнь, в которой она больше не чувствует ответственности за судьбы мира.
— Это будет очень скучно.
— Мне так не кажется.
Он растянулся на плоту, будто готов был всю жизнь провести на воде.
Так и есть. Что бы ни делали с Эндером в Боевой школе, они погасили его честолюбие. Он действительно не хотел покидать свою нагретую солнцем кастрюлю.
Нет, поняла она, нет, он верит, что ему никуда не хочется, но в нем еще слишком много от Питера. Или от нее. Никто из них не может долго оставаться счастливым без дела. Или, говоря иначе, никто из них не может быть счастливым в одиночестве.
И она снова заговорила:
— Назови мне имя, которое знает весь мир.
— Мэйзер Ракхейм.
— А если ты выиграешь следующую войну, как это сделал Мэйзер Ракхейм?
— Мэйзер Ракхейм был чудом. Резерв. Случайность. Никто не верил в него. Он просто оказался в нужном месте в нужное время.
— Но представь, что ты сделал это. Ты разгромил жукеров, и твое имя известно повсюду, как имя Мэйзера Ракхейма.
— Пусть другие будут знамениты. Питер жаждет славы. Пусть он спасет мир.
— Да я же, Эндер, не о славе говорю. И даже не о власти. Я говорю о случайности. Например, о той, что вынесла Мэйзера Ракхейма туда, где кто-нибудь должен был остановить жукеров.
— Если я останусь здесь, — сказал Эндер, — тогда меня там не будет. Будет кто-то другой. Пусть ему достанется случайность.
Его усталый безразличный тон вывел Валентину из себя.
— Я говорю о моей жизни, эгоцентричный ты ублюдок! — Если ее слова и задели Эндера, он не показал этого. Просто лежал с закрытыми глазами. — Когда ты был совсем маленьким и Питер мучил тебя, я ведь не сидела сложа руки и не ждала, пока папа и мама придут тебя спасать. Они-то никогда не понимали, насколько Питер опасен. Я знала, что у тебя есть монитор, но не ждала, пока приедут эти. Ты знаешь, что Питер делал со мной, когда я мешала издеваться над тобой? Не знаешь?
— Заткнись, — прошептал Эндер.
И она замолчала, потому что увидела, как дрожит его грудь, потому что поняла: ему больно; она, как Питер, нашла слабое место, и удар попал в цель.
— Я не смогу их разбить, — тихо сказал Эндер. — Однажды я буду там, как Мэйзер Ракхейм, и все будет зависеть от меня, а я не смогу ничего сделать.
— Если не справишься ты, Эндер, никто не справится. Если ты не разобьешь их, тогда жукеры заслужили победу, потому что они сильнее и лучше нас. Это не твоя вина.
— Расскажи это мертвым.
— Если не ты, то кто?
— Любой.
— Никто, Эндер. Я скажу тебе кое-что. Дерись и проиграй — будешь чист. Но если откажешься от попытки — вся вина на тебе. Ты убьешь нас всех.
— Так или иначе я буду убийцей.
— А чем еще ты можешь быть? Человечество развивало свои мозги не затем, чтобы прохлаждаться у озера. Первое, чему мы научились, — убивать. И хорошо, что научились, а то бы нас не было, а землей владели бы тигры.
— Я никогда не мог победить Питера. Что бы ни делал, что бы ни говорил. Я не мог.
Значит, вернулись к Питеру.
— Он был старше. И сильнее.
— Жукеры тоже.
Она поняла его логику, вернее, его алогизм. Он может побеждать сколько угодно, но понимает в глубине души, что существует кто-то, способный уничтожить его. Он всегда знал, что его победы — ненастоящие, потому что есть непобедимый Питер.
— Ты хочешь разгромить Питера?
— Нет, — ответил он.
— Разбей жукеров. Потом возвращайся домой и спроси, кто такой Питер Виггин? Посмотри ему в глаза, любимый и почитаемый всем миром, — ты увидишь там поражение. Вот как ты победишь.
— Ты не поняла, — сказал он.
— Я все поняла.
— Нет. Я не хочу побеждать Питера.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы он любил меня.
Она не могла найти ответа. Насколько ей было известно, Питер никого не любил.
