— Новинья знала, что Маркано умирает, — сказал Голос. — А еще она знала, прежде чем стала его женой, что он совершенно стерилен.
Потребовалась минута, чтобы люди осознали смысл сказанного. Эле казалось, что ее тело тает изнутри. Не поворачивая головы, она знала, как напряглось, окаменело тело Миро, как побелели его щеки.
А Голос дальше вел свое повествование, даже не обращая внимания на шепот, гуляющий по толпе.
— Я видел генетические анализы. Маркос Мария Рибейра не дал жизни ни одному ребенку. Но у его жены были дети. От другого человека. Маркано знал это, и она знала, что он знает. Это входило в договор, который они заключили, вступая в брак.
Бормотание становилось все более отчетливым. Возражения, недоумение, вопросы… И когда беспорядок достиг предела, Квим вскочил на ноги и закричал прямо в лицо Голосу:
— Моя мать — не прелюбодейка! Я убью вас за то, что вы назвали ее шлюхой!
Его последние слова повисли в полном молчании. Голос не отвечал. Он просто ждал, не сводя спокойного, твердого взгляда с горящего лица Квима. И наконец Квим понял, что это он сам, а вовсе не Голос, произнес слово, которое все еще звенело в его ушах. Он отступил и посмотрел на свою мать, которая сидела рядом с ним на земле уже не так прямо. Новинья смотрела на собственные руки, сложенные на коленях. Руки дрожали.
— Скажи им, мама, — потребовал Квим, но в его голосе было больше мольбы, чем ему хотелось.
А она не ответила. Не произнесла ни слова, даже не поглядела на него. Если бы он не знал ее достаточно хорошо, то решил бы, что ее дрожащие руки и есть признание, что ей стыдно, как будто слова Голоса были правдой, той самой, что поведал бы сам Бог, попроси его об этом Квим. Он вспомнил, как отец Мато описывал им муки ада. Господь плюет на прелюбодеев, ибо они превратили в насмешку дар творения, разделенный с ними. В прелюбодеях добродетели не хватит даже на самую маленькую амебу. Во рту Квима стояла горечь. То, что сказал Голос, было правдой.
— Мамане, — спросил он громко и насмешливо. — Квем фоде п’ра фазер-ме?
Толпа ахнула. Ольядо мгновенно вскочил на ноги — руки уже сжаты в кулаки, готовы для удара. Только тогда Новинья очнулась и подняла руку, чтобы остановить Ольядо, не дать ему напасть на брата. Квим даже не обратил внимания на то, что Ольядо встал на защиту матери. Он мог думать только о том, что Миро этого не сделал. Значит, Миро тоже знал, что это правда.
Квим глубоко вздохнул, потом обернулся, мгновение тупо смотрел в никуда, а потом начал прокладывать себе путь сквозь толпу. Люди смотрели, как он уходит, но никто не пытался заговорить с ним. Если бы Новинья отвергла обвинение, они бы поверили ей, они разорвали бы Голос на куски за то, что он осмелился сказать такое о дочери ос Венерадос. Но она ничего не отрицала. Она слушала, как собственный сын говорит гадости ей в лицо, и ничего не ответила. Значит, это правда. Все были заворожены. Они хотели слушать дальше. Лишь немногие заинтересовались сутью проблемы. Остальные просто хотели знать, кто же отец детей Новиньи.
А Голос спокойно рассказывал:
— После смерти родителей и до рождения детей Новинья любила только двоих. Пипо стал ей вторым отцом. Новинья привязалась к нему всем сердцем: на несколько коротких лет ей было дано почувствовать, что такое настоящая семья. Потом он умер, и Новинья поверила, что убила его.
Люди, сидевшие рядом с семьей Рибейра, видели, как Квара опустилась на колени рядом с Элой и спросила:
— Почему Квим такой злой?
Эла тихо ответила:
— Потому что папа нам не настоящий отец.
— О! Наш отец теперь Голос? — В ее вопросе звучала надежда. Эла прижала руку к ее губам, чтобы заставить девочку замолчать.
— В тот день, когда умер Пипо, — сказал Голос, — Новинья показала ему какое-то свое открытие, что-то связанное с Десколадой, с тем, как она влияет на растения и животных Лузитании. И Пипо обнаружил в ее работе больше, чем она сама. Он кинулся в лес, где его ждали свинксы. Возможно, он рассказал им, что нашел. Или они просто догадались. Но Новинья обвиняла себя в том, что показала секрет, ради сохранения которого свинксы способны убить.
