— Но петицию все-таки отослал.
— Ради блага общины. Ну и потом, чудеса-то были настоящие.
— Человек касается руки, у него проходит головная боль, и он тут же поднимает крик: «Милагре! Ос сантос ме абес-соарам!» — «Чудо! Святые благословили меня!»
— Ты прекрасно знаешь, что Риму требуются чудеса посерьезнее. Но все это к делу не относится. Святой Отец милостиво дозволил нам назвать свой маленький городок Милагром, и, я полагаю, каждый раз, когда это имя произносится при Новинье, ярость в ее душе становится еще жарче.
— Или холоднее. Никогда не знаешь, какая она.
— Так вот, Пипо, ты не единственный, кто спрашивал о ней. Нет. Зато ты единственный, кого интересует она сама, а не ее Святые и Благословенные родители.
Это значит, что жителей Лузитании, за исключением монахов, преподававших в школе, да Пипо, изредка уделявшего девочке крохи внимания, совершенно не волновала судьба Новиньи. Грустно и неприятно.
— У нее есть один друг, — сказал Либо.
Пипо уже забыл, что сын его тоже здесь. Либо был таким тихим мальчиком, что его часто не замечали. Дона Кристан несколько смутилась.
— Либо, — нахмурилась она, — с нашей стороны было ошибкой обсуждать при тебе твоих школьных товарищей.
— Теперь я подмастерье зенадора, — напомнил ей Либо, — и уже не школьник.
— Кто ее друг? — спросил Пипо.
— Маркано.
— Маркос Рибейра, — объяснила Дона Кристан. — Высокий мальчик…
— Ах да, этот, сложенный, как кобра.
— Да, он силен, — согласилась Дона Кристан. — Но я никогда не замечала, что они дружат.
— Однажды Маркано обвинили в чем-то, она выступила свидетелем и защитила его.
— Полагаю, ты преувеличиваешь ее доброту, Либо, — улыбнулась Дона Кристан. — Она, наверное, обвиняла мальчишек, которые сделали какую-то гадость, а потом пытались все свалить на Маркоса.
— Маркано так не показалось, — возразил Либо. — Я видел, как он пару раз смотрел на нее. Это, конечно, немного, но здесь есть люди, которым она нравится.
— А тебе? — поинтересовался Пипо.
Либо замолчал. Пипо знал, что это значит. Мальчик думал и искал ответ. Большинство его сверстников сейчас подбирало бы слова, которые принесут им благосклонность взрослых и не вызовут беспокойства, — любимая детская игра в «притворялочки». А Либо пытался найти правду.
— Мне кажется, — заговорил он, — я понял, что ей не нужна ничья любовь. Как будто она здесь проездом и в любой день ее могут отозвать домой.
Дона Кристан серьезно кивнула:
— Да, совершенно верно. Именно так она и ведет себя. Но теперь, Либо, мы должны попросить тебя уйти и не…
Он вышел прежде, чем она успела закончить фразу. Кивок головы, полуулыбка и послушание, которое доказывало, что он достоин доверия, куда лучше, чем любые слова. Пипо, конечно, понял, что сына обидела эта просьба: Либо отлично умел заставлять взрослых чувствовать себя детьми по сравнению с ним.
— Пипо, — сказала завуч, — она подала заявление о досрочной сдаче экзаменов на ксенобиолога. Хочет занять место своих родителей.
Пипо поднял брови.
— Она утверждает, что с раннего детства изучала предмет и готова начать работу прямо сейчас, что ей не нужно служить подмастерьем.
— Ей тринадцать?
— Такие случаи бывали. Многие сдают экзамены раньше срока. Один был даже моложе ее. Это происходило две тысячи лет назад. Епископ Перегрино, естественно, против, но наш губернатор Босквинья, Боже благослови ее практичное сердечко, напомнила ему, что колония отчаянно нуждается в ксенобиологе. Нам нужно приспосабливать байянские растения к здешним условиям, мы не голодаем, но меню небогатое да и… Босквинья выразилась так: «Пусть будет хоть младенец, лишь бы ксенобиолог».
— И ты хочешь, чтобы я ее экзаменовал?
— Если ты будешь так любезен.
— Буду рад.
— Я им так и сказала.
— Каюсь, у меня есть тайный мотив.
— Да?
— Я должен был больше делать для девочки. Хотелось бы знать, не поздно ли мы начали.
Дона Кристан усмехнулась:
— Ох, Пипо, попробуй, если хочешь. Но, поверь мне, милый друг, пытаться влезть к ней в душу все равно что плавать в ледяной воде.
— Представляю. Для постороннего Новинья, как ледяной душ. Но что чувствует она сама? Она холодна, прикосновения чужих должны обжигать ее.
