Эндер обнаружил, что многое из усвоенного в Боевой школе годится и для расчетчика. Теперь он все время менял ракурс, через каждые пять минут поворачивая куб, чтобы не связывать себя привычкой искать «верх» и «низ». А еще он пытался рассматривать свои позиции с точки зрения противника. Было что-то захватывающее в таком всеобъемлющем контроле над сражением, в возможности наблюдать его с любой точки.
Жаль, что он почти не имел власти над солдатами, которых контролировал компьютер. Они были хороши ровно настолько, насколько позволяла машина. И не более того. Не обладали ни инициативой, ни разумом. Эндеру очень хотелось получить обратно своих взводных командиров, чтобы хоть некоторые эскадры не нуждались в постоянном присмотре.
Под конец первого года Эндер выигрывал у машины все сражения подряд и научился обращаться с расчетчиком так, как будто тот был частью его тела. Однажды, обедая с Граффом, он спросил:
— И это все, на что способна здешняя машина?
— Что именно?
— Я о том, как она играет. Теперь я всегда легко побеждаю. Она что, не может перестраиваться?
— А-а-а.
Казалось, Граффа это не заинтересовало. Но он при любых обстоятельствах оставался невозмутимым. На следующий день все переменилось. Графф исчез, а вместо него Эндеру дали другого компаньона.
Он находился в комнате, когда Эндер проснулся поутру. Он был стар и сидел на полу, скрестив ноги. Эндер выжидательно поглядел на незнакомца, думая, что тот заговорит. Но незнакомец молчал. Эндер встал, принял душ, оделся, предоставив пришельцу молчать, если ему так угодно. Эндер давно усвоил, что, когда происходит неожиданное, задуманное не им, а учителями, простейший способ получить информацию — это не спрашивать, а молчать. Взрослые почти всегда теряли терпение первыми.
Когда Эндер привел себя в порядок и направился к двери, чтобы уйти, незнакомец даже не открыл рта. Но дверь тоже не открылась. Эндер обернулся и стал внимательно рассматривать человека на полу. На вид тому было лет шестьдесят; пожалуй, Эндер не встречал на Эросе людей старше. Щетинистые седые бакенбарды обрамляли лицо, волосы, тоже седые, были очень коротко острижены. Казалось, что кожа лица обвисла; глаза обрамляла сетка складок и морщинок. Старик глядел на Эндера пустым, равнодушным взглядом.
Эндер повернулся к двери и снова попробовал открыть ее.
— Ну ладно, — сказал он, сдаваясь. — Почему дверь заперта?
Старик тупо смотрел на него.
«Так это игра, — подумал Эндер. — Что ж, если они хотят, чтобы я пошел на занятия, дверь откроют. Если нет — не откроют. А мне плевать».
Эндер не любил игр, правила которых неизвестны, а цель ясна только противной стороне. Он отказался играть. И отказался сердиться. Эндер прислонился к двери, расслабился, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов — и успокоился. Старик бесстрастно наблюдал за ним.
Видимо, прошло несколько часов. Эндер отказывался говорить, старик притворялся немым идиотом. Уж не сумасшедший ли это, сбежавший из-под опеки медиков, чтобы в комнате Эндера погрузиться в безумные мечты? Но время шло, а никто не подходил к двери, не искал, и Эндер все больше убеждался, что это не случайность. Эндер не собирался уступать старику победу. Чтобы убить время, он начал делать гимнастику. Некоторые упражнения невозможно выполнять без снарядов, но он знал и другие. Например, те, что предписывали курс самозащиты без оружия. Для них Эндеру не требовалось оборудования.
Работая, Эндер кружил по комнате. Он переступал с ноги на ногу, взлетал, прыгал, наносил удары руками и ногами; одно движение вынесло его прямо на старика. Так уже случалось раньше, но в этот раз старик выбросил вперед сухую костлявую руку и захватил ногу Эндера на середине удара. Эндер потерял равновесие и неловко рухнул на пол.
Разъярясь, он тут же вскочил на ноги. Старик сидел спокойно, скрестив ноги, дышал ровно, как будто и не шевелился вовсе. Эндер автоматически принял боевую стойку, но неподвижность противника мешала атаковать. Что ж ему, голову сносить старикашке? А потом объясняйся с Граффом: мол, старик ударил меня, и я обязан был дать сдачи…
