— Почти. Посмотрим, как он сладит со своим братом сейчас, когда снят монитор.
— Его брат… А ты не боишься того, что его брат может сделать с ним?
— Вы сами говорили, что в нашем деле не обходится без риска.
— Я снова просмотрел некоторые из пленок. Ничего не могу с собой поделать. Малыш мне нравится. Думаю, мы сможем вылепить из него то, что надо.
— Конечно, вылепим. Это наша работа. Мы — жестокие колдуны. Заманиваем маленьких каналий пряниками, а затем съедаем их живьем.
* * *
— Мне очень жаль, Эндер, — прошептала Вэлентайн, глядя на его перевязанную шею.
Эндер прикоснулся к стене, и дверь за его спиной закрылась.
— Наплевать. Мне нравится, что его больше нет.
— Чего нет? — в гостиную с полным ртом хлеба и арахисового масла вошел Питер.
В отличие от взрослых, Эндер никогда не видел в Питере десятилетнего мальчишку с густыми и непокорными темными волосами и лицом, которое могло бы принадлежать Александру Македонскому. Если он когда-нибудь и рассматривал Питера, то только для того, чтобы вовремя заметить раздражение или скуку — опасные настроения, которые почти неотвратимо кончались для него болью. Сейчас, когда глаза Питера остановились на перевязанной шее Эндера, в них загорелись злые огоньки.
Вэлентайн тоже заметила это.
— Теперь он такой же, как и мы, — проговорила она, спеша разрядить обстановку прежде, чем Питер успеет нанести удар.
Но на Питера это не подействовало.
— Как мы? Он таскал этого маленького паразита на шее до шести лет. Когда убрали твой монитор? В три. А мой сняли еще до того, как мне исполнилось пять. Он чуть было не справился. Маленький ублюдок. Маленький чужак.
«Все нормально, — подумал Эндер. — Говори, говори, Питер. Разговор — это прекрасно».
— Ну, лишился своих ангелов-хранителей? — продолжал Питер. — Кто теперь будет узнавать, не больно ли тебе? Кто услышит, что я тебе скажу, кто увидит, что я с тобой сделаю? Ну что? Как это тебе нравится?
Эндер пожал плечами.
Внезапно Питер улыбнулся и захлопал в ладоши, дурашливо кривляясь.
— Давай сыграем в астронавтов и чужаков, — сказал он.
— Где мама? — вмешалась Вэлентайн.
— Вышла, — ответил Питер. — Я за старшего.
— Тогда я позвоню папе.
— Иди звони. Сама знаешь, что его никогда нет на месте, — ответил Питер.
— Хорошо, сыграем, — вдруг произнес Эндер.
— Ты будешь чужаком, — сказал Питер.
— Пусть он хоть раз будет астронавтом, — попросила Вэлентайн.
— Не твоего ума дело, толстуха, — сказал Питер. — А ты, поднимайся наверх и выбирай себе оружие.
Эндер знал, что это будет плохая игра. И дело вовсе не в победе. Когда ребята играли в коридорах, армия на армию, то чужаки все равно никогда не побеждали, а сама игра временами становилась слишком злой. Здесь, в квартире, игра будет злой с самого начала, и, вдобавок, чужак не сможет отключиться и выйти, как это делают настоящие чужаки в настоящих войнах. Здесь чужак будет в игре до тех пор, пока астронавт не решит, что пора кончать.
Питер выдвинул нижний ящик и достал оттуда маску чужака. Мать была недовольна, когда Питер купил ее, но отец возразил, что войну не спрячешь, пряча маски чужаков и запрещая своим детям играть с моделями лазерных пистолетов. Гораздо полезнее играть в войну, чтобы иметь лучшие шансы на выживание в том случае, если чужаки появятся вновь.
«Вот только выживу ли я в этих играх?» — подумал Эндер. Он надел маску, которая обхватила его лицо, словно плотно прижатая рука. «Но это совсем не так, как быть чужаком на самом деле, — подумал Эндер. — Ведь их лицо — это никакая не маска, это и есть их лицо. Интересно, играют ли они с масками людей у себя дома? И как они нас называют? Слизняками, наверное. За то, что мы такие мягкие и жирные по сравнению с ними».
— Берегись, слизняк, — сказал Эндер.
Через узкие прорези для глаз он с трудом видел Питера. Питер улыбнулся.
— Что? Слизняк? Ладно, чужак-сопляк, посмотрим, как ты разобьешь эту свою физиономию.
Эндер не мог наблюдать за тем, что делает Питер. Маска лишала его бокового зрения. Сначала он почувствовал, что тело Питера напряглось, затем от сильного удара сбоку по голове он потерял равновесие и рухнул в ту сторону, откуда пришелся удар.
