Между тем я не могу обнародовать эти сведения, так как, хотел я того или нет, явно нарушил правила. Неважно, что вряд ли кто-нибудь может не позволить свинкам изучать нас. Неважно, что правила глупы и недейственны. Я ведь нарушил их, и если это откроется, то мой контакт со свинками будет прерван, что будет еще хуже, чем тот ограниченный контакт, который мы имеем. Поэтому я принужден к обману и глупым уловкам, как, например, помещение этих записей в закрытые файлы на терминале Либо, где даже моя дорогая жена и не подумает их искать. У нас есть жизненно важная информация о том, что изучаемые нами свинки сплошь холостяки, но из-за ограничений я не осмеливаюсь сообщить о ней ксенологам-фрамлингам. Olha bem, gente, aqui esta: A ciencia, о bicho que se devora a si mesma! (Смотрите внимательнее, люди: наука — это маленькая уродливая бестия, пожирающая себя.)
— Жоао Фигейра Альварес, Секретные заметки «Честность измены: Ксенологи Лузитании», (опубликованы Демосфеном), «Рейкьявикские исторические перспективы», 1990/4/1
* * *
Ее живот был уже набухшим и тугим, а до рождения дочери Вэлентайн оставался еще месяц. Какое постоянное раздражение — быть такой большой и неуклюжей. Раньше, когда она готовилась пойти с классом истории в поход, она могла сама сделать большую часть работы по загрузке лодки. Теперь ей приходилось полагаться на матросов мужа, она не могла даже дойти до трюма, так что капитан сам наблюдал за погрузкой. Конечно, он делал это хорошо — разве не он, капитан Рэв, учил ее, когда она впервые прибыла сюда, — но Вэлентайн не привыкла быть наблюдателем.
Это был ее пятый поход; в первом из них она встретила Якта. Она тогда и не думала о замужестве. Тронхейм был одним из похожих друг на друга миров, которые она посетила со своим непоседливым младшим братом. Она учила, она изучала, через четыре-пять месяцев она писала обстоятельный исторический очерк, публиковала его под псевдонимом Демосфен, а затем жила в свое удовольствие, пока Эндер не отправлялся Говорить куда-нибудь еще. Обычно их занятия хорошо сочетались — его приглашали, чтобы огласить смерть какой-нибудь известной личности, чья жизнь впоследствии становилась предметом ее очерка. Это была игра, в которой они изображали странствующих профессоров, хотя на самом деле они создавали облик мира, так как очерки Демосфена всегда считались окончательными.
Одно время она опасалась, что, возможно, кто-нибудь свяжет очерки Демосфена с ее перемещениями и раскроет ее псевдоним. Но затем она поняла, что Демосфен, как и Глашатаи, хотя и в меньшей степени, стал мифической личностью. Люди были уверены, что Демосфен — это не один человек. Скорее всего, по их мнению, каждый очерк Демосфена был работой гениального независимого исследователя, который затем пытался опубликовать эту работу под именем Демосфена; компьютер автоматически представлял работу безымянной комиссии блестящих историков, которые решали, достойна ли она этого имени. И неважно, что никто до сих пор не встречал ученых, которые рассматривали эти работы. Каждый год были сотни попыток опубликоваться под именем Демосфена, но компьютер автоматически отклонял те, которые не были написаны настоящим Демосфеном; и все же люди не верили, что такая личность, как Вэлентайн, может существовать в действительности. Кроме всего прочего, работы Демосфена начали распространяться по компьютерным сетям во время войн с жуками — три тысячи лет назад. Это не мог быть тот же человек.
«И это так, — подумала Вэлентайн. — Я действительно меняюсь как личность, от книги к книге, потому что каждый новый мир изменяет меня, даже когда я пишу историю этого мира. И особенно этот мир».
Она недолюбливала самонадеянность лютеранского образа мыслей, особенно его кальвинистской ветви, — казалось, они знают ответ на любой вопрос еще до того, как он произнесен. Поэтому она задумала отправиться с группой избранных студентов на один из Летних островов весной, когда скрика шла на нерест, а у халькигов начинался брачный сезон. Идея была в том, чтобы разрушить заплесневелые интеллектуальные догмы, неизбежно появляющиеся в любом университете. Студенты будут есть только хаврегрин, растущий в укромных долинах, и халькигов, если у них хватит хладнокровия и хитрости добыть их. Когда их хлеб насущный будет зависеть от их усилий, их представление о существенном и несущественном в истории должно измениться.
