Она пристально смотрела на него, не говоря ни слова. Он уже видел ее такой, полной холодной решимости.
— Почему ты не хочешь показать модель? Теперь я ксенолог и имею право знать.
— Ты имеешь право ознакомиться с содержимым файлов и записей своего отца. Ты также имеешь право ознакомиться с той информацией, которую я открою для публичного рассмотрения.
— Ну так открой.
Вновь она промолчала.
— Как же мы сможем понять свинок, если мы не знаем, что именно узнал о них отец?
Она не ответила.
— Ты несешь ответственность перед народами Ста Миров за нашу возможность понять единственную другую разумную расу. Как ты можешь сидеть здесь и… ты что, хочешь узнать это сама? Ты хочешь быть первооткрывательницей? Отлично, пусть так, я опубликую это под твоим именем — Иванова Санта Катарина фон Хессе…
— Мне это безразлично.
— Хорошо, давай поиграем в эту игру. Ты тоже не можешь установить это без того, что знаю я — я тоже закрою тебе доступ к моим файлам.
— Меня не интересуют твои файлы.
Для него это уже было слишком.
— Тогда что же тебя интересует? Что ты хочешь со мной сделать?
Он схватил ее за плечи, поднял со стула, встряхнул и выкрикнул ей в лицо:
— Это моего отца они убили, а у тебя есть ответ на то, почему они его убили, ты знаешь, что это была за модель! Сейчас же покажи мне!
— Никогда! — прошептала она.
Его лицо исказилось от муки.
— Почему? — крикнул он.
— Потому, что я не хочу, чтобы ты умер.
Она увидела растущее понимание в его глазах. «Да, Либо, потому что я люблю тебя, потому что, если ты узнаешь секрет — свинки убьют тебя; мне нет дела до Ста Миров или взаимоотношений между человечеством и свинками, мне ни до чего нет дела, пока ты жив».
Наконец слезы брызнули из его глаз и покатились по щекам.
— Я хочу умереть, — произнес он.
— Ты утешаешь всех, — шепнула она. — Кто же утешает тебя?
— Ты должна сказать мне, чтобы я мог умереть.
Вдруг его объятия ослабели; теперь, он повис на ней так, что она поддерживала его.
— Ты устал, — прошептала она. — Но ты можешь отдохнуть.
— Я не хочу отдыхать, — пробормотал он, но он не высвободился из ее объятий и позволил ей увести его от терминала.
Она привела его в спальню, сняла простыни, не обращая внимание на взлетевшую пыль.
— Иди сюда, ты устал, отдохни. Ты для этого пришел ко мне, Либо. Чтобы обрести мир и утешение.
Он закрыл лицо руками, раскачиваясь взад и вперед, — мальчик, оплакивающий своего отца, оплакивающий утраченное навеки, что оплакивала когда-то и она. Она разула его, сняла брюки и просунула руки под его рубашку, чтобы снять ее через голову. Он глубоко задышал, пытаясь унять рыдания, и поднял руки, чтобы дать ей снять рубашку.
Положив одежду на стул, она склонилась, чтобы накрыть его, но он поймал ее руку и сквозь слезы просительно посмотрел на нее.
— Не оставляй меня здесь одного, — шепнул он. Его голос был хриплым от отчаяния. — Останься со мной.
Она позволила ему уложить ее на кровать, и он крепко прижался к ней; через несколько минут сон сморил его. Она, однако, не спала. Ее рука мягко и ненасытно скользила по его плечам, груди, талии. «О Либо, я думала, что потеряла тебя, когда они увели тебя, я думала, что потеряла тебя, как потеряла Пипо». Он не слышал ее шепота. «Но ты всегда будешь приходить ко мне в такие минуты». Ее могли изгнать из райского сада, как Еву, за совершенный ею по неведению грех. Но опять-таки, как и Ева, она была в состоянии вынести это, потому что с ней остался Либо, ее Адам.
Остался с ней? Остался? Рука, касающаяся его обнаженного тела, задрожала. Она никогда не будет обладать им. Она и Либо могли быть вместе только обвенчавшись — законы любой колонии на этот счет были жесткими, и особенно суровыми — в католических колониях. Этой ночью она могла бы поверить в то, что он хотел бы жениться на ней, когда пройдет время. Но Либо был именно тем человеком, за которого она не могла выйти замуж.
Ведь в таком случае он автоматически получал доступ ко всем ее файлам, если бы он смог выдвинуть убедительную причину его интереса к их содержимому, а в это число, безусловно, вошли бы все рабочие файлы независимо от того, насколько глубоко она их засекретила. Межзвездный Кодекс допускал такое. В глазах закона супруги считались одной личностью.
