Именно мэр заметила ее отрывистые всхлипы и поняла, ощутив грубоватую жалость, что эта девушка тоже испытывает горе и смятение чувств. Боскинья поручила другим отправлять сообщения по ансиблу и вывела Новинью из помещения станции.
— Прости меня, малыш, — сказала она, — я знала, что ты часто приходила сюда, мне следовало догадаться, что он для тебя был как отец, а мы здесь отнеслись к тебе просто как к очевидцу, это было непорядочно и неверно с моей стороны, пойдем ко мне домой…
— Нет, — ответила Новинья.
Холодный и влажный ночной воздух выветрил горестные ощущения, и к ней вернулась ясность мышления.
— Нет, пожалуйста, оставьте меня одну.
— Где?
— На моей станции.
— Ты не можешь остаться одна со всем этим на душе, — сказала Боскинья.
Но Новинья не могла даже представить себе общение с кем-либо, проявление доброты и попытки утешить ее. «Я убила его, разве вы не видите? Я не заслуживаю утешения. Это мое покаяние, мое искупление и, если это возможно, мое прощение; как еще могу я очистить свои руки от крови?».
Однако у нее не было сил сопротивляться или спорить. В течение десяти минут машина мэра неслась над травянистой дорогой.
— Вот мой дом, — сказала Боскинья. — У меня нет детей твоего возраста, но тебе, я думаю, будет хорошо. Не волнуйся. Никто не будет докучать тебе, но оставаться одной нехорошо.
— Я бы предпочла остаться одна, — Новинья пыталась придать своему голосу уверенность, но он прозвучал слабо и вяло.
— Пожалуйста, — попросила Боскинья, — ты сама не своя.
— Хотела бы я, чтобы это было так.
Аппетита у нее не было, хотя муж Боскиньи приготовил им кофе. Было уже поздно, до рассвета оставалось несколько часов, и она согласилась лечь спать. Позже, когда весь дом затих, она встала, оделась и спустилась к домашнему терминалу. Затем она скомандовала компьютеру отменить выдачу изображения на терминал ксенологической станции. Несмотря на то, что она не могла найти разгадку секрета, найденную Пипо, кто-нибудь другой мог это сделать, а она не хотела брать на свою совесть новую смерть.
Потом она вышла из дома и направилась через центр, вдоль излучины реки по Вилья дас Агуас к ксенобиологической станции. К ее дому.
В жилом помещении станции было холодно — она не спала здесь так долго, что на простынях скопился толстый слой пыли. Но в лабораторных помещениях было тепло и чувствовалась жизнь — работа никогда не страдала от ее привязанности к Пипо и Либо, если даже такое и было.
Она очень скрупулезно относилась к своей работе. Каждый образец, каждый препарат, каждая культура бактерий, использованные ею в исследованиях, вели мало-помалу к смерти Пипо — она выбрасывала их, отмывала дочиста, не оставляя даже следов проведенной работы. Она хотела не только выбросить все, но и не оставить следов проведенных исследований.
Затем она подошла к терминалу. Ей надо стереть все записи о проведенной работе, все записи о работе ее родителей, приведшие ее к этим открытиям. Все это должно быть уничтожено. Несмотря на то, что эти работы — средоточие ее жизни, что они были главной частью ее личности все эти годы, ей надо уничтожить все это, ей нужно наказать саму себя, разрушить, вычеркнуть.
Компьютер остановил ее. «Рабочие заметки, касающиеся ксенобиологических исследований, не могут быть стерты», — сообщил он. Она узнала обо всем от родителей, из их файлов, которые она изучала, как Писание, как карту маршрута внутрь себя: ничего нельзя уничтожить, ничего нельзя забыть. Благоговейное отношение к познанию проникло в ее душу глубже, чем религиозные догмы. Она оказалась в тисках парадокса. Знание убило Пипо; уничтожение этого знания убило бы вновь ее родителей, убило бы все, что они ей оставили. Она не могла ни сберечь, ни уничтожить это. Со всех сторон ее окружали стены, слишком высокие, чтобы можно было преодолеть их, они сдавливали, ломали ее.
Новинья сделала единственное, что смогла, — она поставила на все файлы всю защиту, какую знала. Пока она жива, никто не узнает об их содержимом. Только когда она умрет, ее преемник-ксенобиолог сможет увидеть то, что она здесь спрятала. За одним исключением — если она выйдет замуж, ее муж получит доступ к ним, если у него будет такая необходимость. Но ведь она никогда не выйдет замуж. Все так просто.
