— Не знаю, — честно ответил Котенев, но тут же поправился: — Пока еще точно не знаю.
— Пошли лучше спать, ты устал. — Татьяна взъерошила ему волосы и прижала голову к груди. — Устал мой милый, все заботы, хлопоты, даже к дочке некогда съездить.
— Не трави душу, — высвобождаясь, буркнул Михаил Павлович и отправился в ванную.
Стоя под душем, он вновь вернулся к мысли о выезде из столицы. В самом-то деле, что он, мало имеет? Зато не будет Курова и других, не придут вечером с обыском, да и с Лидой все решится как бы само собой.
Докрасна растеревшись жестким полотенцем, он накинул халат и прошел в спальню. Татьяна уже легла. Погасив ночник, Котенев скинул халат и скользнул под одеяло, привычно положив руку на упругое, гладкое бедро любовницы. Боже, когда же он сможет стать, наконец, самим собой, не думать о делах, Курове, Александриди, работе, жене, Лушине и Хомчике?
Вдруг выход из лабиринта проблем действительно в том, чтобы удрать от них, затоптать память о прошлом и начать жить сначала, как начинают писать с красной строки?
Повернувшись на спину, он поглядел в смутно белеющий над ним потолок — сколько раз, еще с детства, приходилось слышать, что человек сам хозяин своей судьбы. Разве он не хозяин себе? Но тут же стало страшно принимать окончательное решение, ломать разом все накатанное, привычное, милое сердцу до того, что без боли и крови уже не оторвать. Подождать, поглядеть, как все дальше станет поворачиваться, каким боком? Пожалуй, только не затягивая.
Прислушался — кажется, Таня заснула? Тогда он начал гладить ее, будить, настоятельно требуя любви и ласки, боясь сознаться самому себе, что хочет спрятаться, раствориться в ней, чтобы уйти от неотвязных мыслей, загнать их в самую глубину души, придавив любовными утехами, как прессом. Сколько раз она уже спасала его подобным образом, пусть и сейчас спасет, спрячет, заставит обо всем забыть. А он будет ей благодарен за это, обязательно будет…
* * *
Когда машина Котенева неожиданно свернула в переулок и исчезла, сидевший за рулем следовавших за ней «жигулей» Ворона не стал особенно беспокоиться — куда денется, проскочит на параллельную улицу и опять появится. Но машина Михаила Павловича не появилась.
— Тварь безрогая! — зло выругался Анашкин, беспомощно рыская глазами. — Вечно темнит, мудрила.
— Чего делать будем? — прервал его Олег Кислов. — Вдруг он на Петровку подался? Или еще куда?
— А куда? — все еще надеясь, что вот сейчас он увидит знакомые «жигули», тянул время Ворона.
— Куда, куда? — зло передразнил Олег. — В прокуратуру, вот куда, баранья голова! Заявит, и начнут рыть нам могилку.
Анашкин перестроился в левый ряд и развернул машину.
— Куда рулишь? — завозился на своем месте Кислов.
— На Петровку, — буркнул Ворона, — если он туда примчался, то с машиной все равно внутрь не пустят. Значит, он ее на улице оставит, а мы проедем там по всем переулкам и поглядим.
До Петровки ехали молча. Олег сосал одну за другой сигареты, а Гришка вертел по сторонам головой, высматривая «жигули» Котенева.
Несколько раз объехали вокруг здания Главного управления внутренних дел, прокатились по переулкам, но и там нигде не увидели знакомой машины.
— Ну, двинем к прокуратуре? — предложил Ворона.
Олег в ответ только кивнул.
Около часа ушло на то, чтобы съездить к прокуратуре Союза, потом Федерации, Москвы и района, но и там их ждала неудача.
— Давай по адресам, — решил взять инициативу в свои руки Кислов. — Если не найдем, придется подаваться к Аркадию, пусть сам решает.
Около дома Михаила Павловича его машины тоже не было. Ворона начал нервничать, выезжая со двора, чуть было не врезался в столб и долго матерился, поминая недобрыми словами Котенева и всю его родню до седьмого колена. Кислов вжался в сиденье и думал, что они скажут Аркадию, — вдруг проклятый миллионер-подпольщик решил удариться в бега или, того хуже, сумел незамеченным проскользнуть в милицию? Денежки у него есть, это точно, и денежки немалые. Когда пришли они к нему под видом обыска, сначала было не по себе — вдруг все умопостроения Лыкова просто бред и Ворона навел не туда? Но ушли не с пустыми руками. Правда, Аркадий без устали твердит, что взяли сущую мелочь, что должен быть у друзей-мафиози свой казначей — либо Рафаил, либо толстый Лушин. Может, оно и так, может, плохо искали у Котенева — опыта-то нет. Но куда он, проклятый, сегодня запропал?
