— Мама с цветочками должна на кладбище ходить, — усмехнулся грек, глядя на татуировку сторожа, изображавшую качавшегося на полумесяце черта с гитарой в когтистых лапах. — Я же сказал: без жалости. Охраняемым на глаза не суйтесь, осмотритесь, чтобы все чисто было и с ментами неприятностей не расхлебывать. Разбойничков убрать чисто и не в квартирах, а то знаю тебя, ленивый, лишний раз переломиться не захочешь. По одному вывезите за город, там и закопаете. Звони, — грек кивнул на телефон, — а я пойду. Не провожай, дверь захлопну. Утром позвонишь мне, доложишь, что сделал.
— Это уж как водится, — согласился сторож, кладя огромную ладонь на телефонный аппарат.
— Да, — остановился в дверях Александриди, — используй технику и очертя голову не кидайся, чтобы без буффонады и стрельбы. Если при вас к кому из них пойдут, то лучше потом с разбойничками разберитесь, а в квартиры следом за ними не лезьте…
Выйдя в темноту двора-колодца, Лука поглядел наверх, с удовлетворением отметив, что свет в окне приемной не погас. Включив фонарик, он без происшествий добрался до своего автомобиля и, сев за руль, с облегчением вздохнул — кажется, на сегодня успел сделать все, везде побывал, со всеми поговорил. Можно ехать домой, спать…
На стене прихожей висел календарь японской фирмы — загорелые обнаженные красотки с кукольными фарфоровыми личиками демонстрировали на фоне синего-синего моря, золотого пляжа и роскошных автомобилей не менее роскошные фигуры в купальниках ярких цветов. Щелкнув ногтем по животу косоглазой красавицы, Михаил Павлович прошел на кухню.
Сев к столу, он подумал, что, если его Таньку так сфотографировать, она будет выглядеть ничуть не хуже.
Таня поставила перед ним тарелку, положила на нее аппетитно пахнущий кусок жареного мяса, налила чаю. По вечерам Котенев предпочитал мясо без гарнира и чай без сахара — он считал, что это помогает не толстеть.
Усевшись напротив, она развернула газету, просматривая последние новости.
— Чего пишут? — лениво поинтересовался Михаил Павлович.
— Осуждают группу высокопоставленных медиков, пытавшихся получить Государственную премию за разработку гигиенических нормативов содержания в пищевых продуктах ядохимикатов. Даже при отсутствии средств контроля за их содержанием.
— Совсем обнаглели, — отрезая кусок мяса и отправляя его в рот, откликнулся Котенев. — Травят народ и еще хотят за это премии получать? Сидели бы тихо и не высовывались, а то ни одноразовых шприцов, ни противозачаточных средств, ни толкового обслуживания. Боров, чтобы зубы нормально сверлить, и тех нет. Зато создают один медицинский кооператив за другим.
— Успокойся, премии не дали, — улыбнулась она, — зато одного из соискателей тут же выдвинули в академики, а другого на присвоение звания Героя Социалистического Труда.
— Вот так вот, да? — Отпив из чашки, Михаил Павлович достал сигареты. — А потом будем вещать о порядочности? Как директор, так обязательно в академики, а выдвигают такие же директора. Какая там, к черту, клятва Гиппократа? Они тебе, если хорошо заплатишь, подберут донора и угробят его за почку, чтобы пересадить. И никого не будет волновать: здоров он был или неизлечимо болен. Деньги!
Бросив недокуренную сигарету в пепельницу, он без всякого аппетита дожевал мясо, запивая его терпким чаем. Настроение испортилось.
— Слушай, ты как посмотришь, если бы мы уехали? — неожиданно вслух высказал он свои потаенные мысли.
— Куда? — Отложив газету, она удивленно подняла брови. — Что это ты об этом так вот, вдруг?
— Ну, вдруг не вдруг, а как? Поехала бы?
— Серьезно?
— Вполне, — заверил Михаил Павлович. Всего он рассказывать не собирался, сейчас важно узнать ее настрой, какие у Татьяны мысли, пойдет ли она за ним и дальше? От этого может зависеть многое. — Что, думаешь, я не решусь расстаться с Москвой? Решусь! Есть города не хуже, а то и получше, чем столица. Более европейские, а с головой и деньгами нигде не пропадем. Попрошу перевода, осмотрюсь на новом месте, и приедешь ко мне. Согласна?
— Женой? — прямо спросила она.
— Да.
— Если женой, то приеду. Когда будешь просить перевод? — Она лукаво улыбнулась.
