— Приходилось, — усмехнулся Купцов, — но я тебя не нарами пугаю.
— Да? — вскинулся Носов. — Просто пришел и поговорил, да? Только и всего, что напомнил ненароком о прошлом? Когда же ты от меня отцепишься, а?
— Ну-у, милый, прошлое ты сам для себя сковал, не я его тебе таким сделал, что никак не отпустит. Давай-ка лучше по-хорошему…
— Это как? — Буня дотянулся до бутылки с пивом и жадно опорожнил ее: в горле аж скребло от нервного напряжения.
— Ты ведь меня знаешь? — спокойно начал Иван, не обращая внимания на мину, которую скорчил Носов, словно говоря: еще бы мне не знать? — Помогал я тебе, когда ты собирался нормальным человеком стать и тусовался в «системе»? Помоги и ты мне.
— В стукачи зовешь? Прикажешь выпить с корешками, потолковать по душам, а потом заложить их со всеми потрохами?
— Слушай, — поднялся Купцов, — где ты корешков нашел? Среди блатных? Раз становишься человеком, так и будь им.
— Господи, да чего тебе надо? — сморщившись, простонал Буня. — Не любоваться же ты на меня приперся?
— Это точно, не любоваться. Знать мне надо, кто фальшивые билетики на итальянскую оперу делал.
— Зачем, зачем знать? — проведя ладонями по лицу, словно сдирая с него налипшую паутину, прошипел Носов. — Сам сказал: дело прошлое!
— А прошлое за сегодняшний день цепляет, вроде как у тебя, — уже от дверей обернулся Купцов. — Тот, кто билеты рисовал, сделал недавно фальшивый бланк. Через это одного человека уже убили и тяжело ранили мать двоих детей, которая сейчас лежит в реанимации, и неизвестно, выживет или нет. А те, кто убил, гуляют на воле и могут натворить новых дел. Думаешь, Ване Купцову тебя надо придавить и застращать? Нет, Носов, я потому к тебе пришел, что навел справки и поверил, что Буня умер и похоронен, а остался только Носов, ставший человеком и сам похоронивший Буню.
— Погоди, — шагнул к нему хозяин мастерской, — откуда известно, что рисовал один и тот же человек?
— Экспертиза установила. Знакомо тебе такое понятие?
— Знакомо… Только противно все это. Забывать уже начал.
— Поможешь? — прямо спросил Купцов.
— Попробую, что же остается делать? Загляни через несколько дней. Но только железный уговор: узнаю — не допытывайся, где и у кого, а за точность я ручаюсь…
Прикрыв дверь, Иван снова очутился в полумраке. Почти ощупью отыскав первую ступеньку лестницы, начал подниматься наверх, туда, где в фойе летели из динамиков слаженные голоса пионерского хора: «Эх, хорошо в стране Советской жить!»
Жирная рыжая крыса лениво шествовала от помойки к пищеблоку, высокомерно не обращая внимания на проходивших поблизости людей и только слегка припуская рысцой, когда они слишком приближались. Добравшись до отдушины в фундаменте нужного ей здания, она не спеша нырнула в темноту подвала и скрылась.
Заинтересованный Бондарев приостановился — давно такого не приходилось видеть в самом центре города, да еще на больничной территории. Хотя живут же крысы на всех московских овощехранилищах, и ничего, не помирают от вегетарианской пищи, а, наоборот, веселы и упитанны, поскольку вкупе с местными работниками кушают все самое лучшее. Отчего бы не жить крысам и здесь, на зеленом пятачке, зажатом с одной стороны проспектом, по которому бесконечной чередой гонится за убегающим временем железное стадо дымящих автомобилей, а с другой — старым, давно уже ставшим тесным парком, зелень деревьев которого покрывается каждый год налетом серой, смешанной с бензиновой гарью городской пылью.
Вздохнув, Бондарев направился к старым желтоватым больничным корпусам, отметив для себя, что вечером здесь, должно быть, темно, поскольку на фонарях явно экономят.
Отыскав отделение хирургии, он получил короткий, не по росту халатик и, кое-как натянув его на могучие плечи, поднялся в ординаторскую. Врач, заранее предупрежденный по телефону, ждал.
— Долго, пожалуйста, не говорите, — украдкой подтянув зеленые хирургические штаны, попросил он Бондарева. — Она слабая еще. Ну, пошли?
«Совсем мальчишка, — выходя следом за ним в коридор, подумал Саша, — даже штаны по-мальчишески подтягивает, а поди же ты, вытащил Лушину с того света».
