— А для души? — прищурился Купцов.
Буня стрельнул в него недоверчивым взглядом, потом, немного поколебавшись, что не укрылось от внимательно наблюдавшего за ним Купцова, полез за груду афиш и старых досок. Порывшись там, достал небольшое полотно и поставил на стол.
— Для души — вот…
Иван всмотрелся. Разбитое окно, керосиновая лампа на деревянном подоконнике, щербатая глиняная кружка и раскрытая книга, а в глубине отражается в зеленоватом мутном зеркале женская фигура со свечой в руке. Волосы у женщины распущены и свободно падают по плечам, прикрытым тонким кружевным платком, а на лице застыло выражение скорби и удивления.
— «Ожидание», — явно стесняясь и надеясь на похвалу, тихо сказал Носов.
— Ничего, — примяв в пустой консервной банке окурок, скупо похвалил Купцов, уловивший в картине явное подражание Константину Васильеву.
— Ничего, — скорчив гримасу, обиженно передразнил Буня. — Со временем лучшие картинные галереи мира будут оспаривать право выставить мои полотна. Ничего! У нас никогда не понимали тех, кто идет впереди, а потом начинаем локти кусать, да поздно. Я, может, свою выставку готовлю. Теперь проще стало с этим делом, не так давят художников-неформалов. Авангардизм, понимать надо!
— Где выставка будет? — улыбнулся Иван. — И когда?
— Пока не знаю, — беззаботно отмахнулся Носов, пряча полотно за старые афиши. — Кругом вот такие все… Ничего!
— Ладно, не обижайся, — примирительно заметил Купцов. — В картинах авангардистов я действительно не очень разбираюсь, ты уж прости, не силен. А вот другие твои произведения я ценил, как знаток высшего класса. Помнишь, рисование фальшивочки? Накладные, бланки, печати? Красиво было сделано, со вкусом.
— Что было, то прошло. — Буня протянул руку к недопитой бутылке с пивом, но передумал и отставил ее подальше. Разговор перестал ему нравиться.
— Прошло ли? — подался вперед Иван, цепко глядя прямо в глаза хозяину мастерской, и тот под его взглядом беспокойно заерзал. — Тут недавно проскочила одна штучка, вроде твоей прежней работы… Уж не ты ли, дорогой, за старое взялся?
— Мало ли спецов по этой части? — с трудом отводя в сторону глаза, промямлил Буня. Господи, неужели с появлением этого аккуратного, подтянутого сыщика начнется прежний кошмар?
— Мало, дорогой гражданин Носов, мало. Билеты на Ла Скала не ты рисовал? Может, по молодости лет соблазнился? Сознайся, все одно — дело прошлое, чего уж теперь темнить?
— Не-е, это не я. — Хозяин мастерской выставил перед собой ладони, выпачканные краской. — Но тоже классная работа.
— Откуда знаешь? — насторожился Купцов. — Ведь не ты делал?
— Говорили, — равнодушно пожал плечами Носов. — А кто, не помню, сами знаете, давно все было и быльем поросло. Стоит ли разгребать зловонные ямы? Охота вам копаться во всяком окаменелом дерьме? Неужели не надоело? Я вот жениться собираюсь.
— Может статься так, что придется на время подождать с женитьбой, — вздохнул Иван, сокрушенно разведя руками. — Есть у меня, дорогой гражданин Носов, серьезное подозрение, что ты по просьбе неких друзей сделал одну фальшивочку… Не возражай, — предупреждающе поднял он руку, — дело там слишком серьезно повернулось.
— Не делал я ничего! — Буня обхватил плечи руками, словно ему вдруг стало холодно.
Шумела вода в канализационной трубе, стекая вниз, в отстойники коллектора, глухо доносились сквозь перекрытия здания пальба и музыка: наверху, в зале, крутили французский фильм, и Носов подумал, что наигранные страсти не сравнятся с теми, которые здесь сейчас берут за горло рукой незвано пришедшего милиционера, бесцеремонно вторгшегося в его, казалось, успевшую наладиться жизнь. И разговор этот, полный скрытых намеков и угроз, похож на прогулку по тонкому льду, когда каждый тянет другого к своему берегу или пытается спихнуть в темный провал полыньи с равнодушно готовой принять жертву водой.
— Ты мне это докажи, — вкрадчиво предложил Иван, и Буне стало страшно от того, что на него надвигается неумолимая сила, словно незримо стоящая за спиной непрошеного гостя.
— Вы о презумпции невиновности слыхали? — сделал он робкую попытку вырваться на волю из сплетенных ему сетей.
