Она наливает кипяток в заварочный чайник, ставит его на поднос, на котором уже стоят изысканные чашки и блюдца, молочник с сахарницей, и несет его ко мне. Она ставит поднос на маленький столик прямо передо мной, садится напротив и смотрит на меня своими большими, выразительными глазами.
— Пусть настоится немного, не так ли?
Я киваю с благодарностью.
— Я боюсь за своего сына.
— Давай посмотрим, что говорят карты.
— Да. Пожалуйста.
Она достает из-под стола старую деревянную коробку с вырезанным затейливым узором. Ставит ее на пол возле ног и достает оттуда карты, с какими-то странными метками на рубашках, которые настолько потерты от использования, с пожелтевшими и засаленными краями. Она тасует их с любовью своими корявыми руками, ее артритные суставы имеют оттенок церковных свечей, протягивает мне колоду.
Я беру ее испуганно. Много раз за всю свою жизнь карты говорили мне правдивые вещи —некоторые были несущественными, какие-то жизненно важными, какие-то из них были слишком болезненными.
— Думай о нем, — инструктирует она.
Я тасую карты и думаю о Джеке. Сознательно, я представляю его с руками, сложенными на груди. Я представляю его сильным и важным. Я не собираюсь передавать картам свой собственный страх и беспокойство.
— Верни их мне, когда будешь готова, — голос ее совершенно спокоен и безжалостен, словно у сотрудника иммиграционной службы или тюремного надзирателя.
Я перетасовываю колоду еще раз и протягиваю ей рубашкой вверх.
Она берет их и укладывает полукругом на столе.
— Черная Мадонна защищает вас. Позволь своей просьбе дойти до нее, — негромко говорит она.
Я осеняю себя крестом.
— Возьми только одну.
Я игнорирую предчувствие и выбираю карту. Влюбленные.
Она смотрит на нее с отсутствующим выражением лица.
— Вытяни другую.
Я беру еще карту, вторую с конца по левой стороне и протягиваю молча ей. Мое сердце начинает сильно колотиться, чуть ли не в ребрах, руки сами собой сжимаются и разжимаются, я опускаю их на колени. Даул (прим. пер — ирландский). Дьявол.
Она смотрит на карту и оценивающе поднимает на меня глаза.
— Последняя карта.
Я закрываю глаза и пусть моя дрожащая рука сама выберет карту из этого полукруга. С молитвой в сердце, я выуживаю одну и передаю ей, не глядя на нее, но я уже знаю, что-то будет не так, там что-то совсем неправильное.
Она хмурится на карту. Стоит жаркий день, но я чувствую, как холод распространяется у меня по коже, заставляя волосы встать дыбом. Она выкладывает три карты на стол. Медленно она гладит карту в середине, указывая на нее пальцем с длинными пожелтевшим ногтем.
— Эн Тур, — говорит она. Башня. Она не смотрит на меня. Наконец, поднимает свои страдальческие глаза, выражение ее лица несет с собой что-то невыносимое, и говорит:
— Остерегайся женщину, которая ранена, красивая и беспощадная. Она покрыта сажей и смерть несет ее рот.
У меня рот открывает от ужаса от ее страшных слов.
Ее черные глаза сверкают, голос становится глуше.
— Ты все равно должна молиться Мадонне и надеяться на чудо. Худшее может и не случиться, — она собирает карты. — Вполне возможно.
У нее на двери висит знак, который нельзя оставить не замеченным.
Он гласит:
«Войди… на свой страх и риск».
Whodini
18.
Лили
В то утро Джек проснулся рано, ему нужно кое-что сделать в офисе.
— Это не столь важно, но необходимо, — говорит он, когда я спрашиваю его об этом.
Для меня еще слишком рано, чтобы завтракать, но я сижу напротив и наблюдаю за ним, как он с жадностью поглощает три ломтика тоста, густо намазанных маслом и домашним джемом, который передала ему мать. Я следую за ним к входной двери, обвивая его шею руками и встав на цыпочки, чтобы поцеловать, он приподнимает меня.
— Я помну твой костюм, — шепчу я ему на ухо.
— Оберни ноги вокруг меня, женщина, — рычит он.
Я смеюсь и обхватываю его талию ногами.
— Я говорил тебе сегодня, какая ты красивая?
Я запрокидываю голову и притворяюсь, что задумываюсь.
— Дай-ка подумать. Да. Да, говорил.
Он серьезно смотрит мне в глаза.
— Ты прекрасна, Лили. По-настоящему прекрасна.
— Все хорошо? — спрашиваю я у него.
Он мягко улыбается.
— Да, все именно так, как и должно быть.
