— Гектор предал «Мексиканскую кровь», — начинаю я. — El traidor[147].
За то, что я назвал Гектора предателем, кто-то сильно бьет меня в челюсть. Черт, я не был готов к удару, потому что ни хрена не вижу с завязанными глазами. Я пытаюсь не морщиться.
— Ты понимаешь последствия выхода из банды?
Я двигаю челюстью взад-вперед.
— Да.
Я слышу, как ко мне подступают остальные, круг сжимается. Сейчас я главная мишень. Повисает жуткое молчание. Никто не смеется, никто не издает ни звука. Некоторые из них были моими друзьями всю жизнь. Как и в Энрике, в них сейчас происходит внутренняя борьба. Я не виню их. Только счастливчики избежали сегодняшней стрелки. Без предупреждения я получаю кулаком в лицо. Сложно удерживать себя в прямом положении, тем более зная, что за этим последуют новые удары. Одно дело участвовать в драке, в которой можешь победить, и совсем другое — в той, в которой у тебя нет ни единого шанса. Что-то режет спину. Затем мне дают по ребрам. В верхней части туловища нет ни одного участка, куда бы меня не били. Порез тут, удар там. Несколько раз меня почти сбивают с ног, но только затем, чтобы поставить обратно и врезать еще сильнее.
У меня на спине глубокий порез, который обжигает меня будто огнем. Я могу отличить удары Энрике от остальных — они не так жестоки. Воспоминания о Бриттани не дают мне кричать от боли. Я буду сильным для нее… для нас. Я не дам им решать, жить мне или умереть. Я сам управляю своей судьбой. Я, а не «Мексиканская кровь». Я не имею представления, сколько прошло времени. Полчаса? Час? Мое тело слабеет. Я еле стою. Я чувствую запах дыма. Они собираются бросить меня в костер? Бандана по-прежнему на моих глазах, но она уже не нужна — уверен, глаза настолько распухли, что уже не открываются.
Я чувствую, что вот-вот рухну на землю, но из последних сил заставляю себя стоять. Сейчас меня, вероятно, не узнать: горячая кровь сочится из ран на лице и теле. Я чувствую, как кто-то разрывает на мне футболку, она падает к моим ногам клочьями, открывая на обозрение шрам от выстрела Гектора. Кто-то ударяет меня именно туда. Невыносимая боль. Я падаю на землю, гравий царапает мое лицо. В этот момент я не уверен, что смогу пережить это. Бриттани. Бриттани. Бриттани. Пока я могу повторять эту мантру в голове, то знаю, что еще жив. Бриттани. Бриттани. Бриттани. Это в самом деле запах дыма — или запах смерти? Сквозь плотный туман, мне кажется, я слышу чьи-то слова:
— Может, с него уже хватит?
И отдаленный безжалостный ответ:
— Нет.
Вокруг начинают возмущаться. Если бы я мог двигаться… Бриттани. Бриттани. Бриттани. Ропот усиливается. Никто никогда не возражает на таких сходках. Это запрещено. Что происходит? Что будет дальше? Видимо, что-то похуже избиения, потому что я слышу споры.
— Держите его лицом вниз, — приказывает Чуи. — Никто не предаст «Мексиканскую кровь», пока я здесь. Пусть это будет уроком для всех, кто попытается это сделать. На теле Алехандро Фуэнтеса навсегда останется метка предателя.
Запах гари становится сильнее. Я не понимаю, что происходит, пока к моей спине не прикладывают что-то похожее на раскаленные угли. Я думаю, что застонал. Или зарычал. Или закричал. Я толком не знаю. Я больше ничего не знаю. Я не могу думать. Только чувствовать. С тем же успехом они могли просто кинуть меня в огонь. Эта пытка — худшее из всего, что я мог себе представить. Запах жареной плоти лезет мне в нос, и я понимаю, что это вовсе не угли. Этот ублюдок ставит на мне клеймо. El dolor, el dolor[148]… Бриттани. Бриттани. Бриттани.
