От сладости ломит зубы.
Ибишев думает о той женщине из дома на окраине. Вспоминает, как она лежала, прикрыв живот влажной от пота простыней. Ее обвисшую грудь с коричневыми сосками. Ее запах, ее сухие губы. Ее усталую улыбку.
Она сама помогает ему и говорит:
— Не бойся.
Гладит его плечи, обнимает и говорит:
— Не спеши.
Женщина растет в темноте, заполняет собой всю комнату, становится огромной и бесформенной, и тело ее кажется бесконечным пространством плоти. Он трогает рукой ее огнедышащее лоно и смеется.
Ибишев не чувствует к ней ненависти. Он не винит ее. Он вообще не думает об этом. Великий дар узнавания спас его от ненависти. Ибишев все понял еще тогда, стоя у дверей, узнал по причудливым знакам, расставленным на его пути. Розовые помпоны на тапочках, и кошка, и занавеска в окне…
Дар узнавания — проклятие и путь к освобождение. Он идет навстречу неизбежному с широко открытыми глазами.
Ибишев ест варенье и смотрит в окно.
Когда наступят сроки, и тело его, пожираемое червями–трипонемами, совершенно разрушится и обратится в сухую пыль, он обретет, наконец, желанное освобождение. И душа его отделится от мертвой плоти и станет легкой и свободной, и никто больше никогда не увидит его отражения в зеркале. И он будет ходить в толпе людей по бульвару в Денизли, и будет лето, и в бильярдной будет играть музыка. И никто не узнает его.
Ибишев пытается вспомнить лицо пеннорожденной. Но ничего не выходит. Джамиля — Зохра скрыта от него непроницаемым покрывалом.
Разваренная абрикосовая мякоть тает во рту.
За окном начинает смеркаться. В здании напротив зажигаются окна. Женщина вешает белье на балконе. Ибишев выбрасывает пустую банку из–под варенья в мусорное ведро и пересаживается на кровать. Его знобит. За стеной играет музыка. Он по–прежнему один, те, двое, еще не вернулись, и он рад этому.
Ибишев сидит неподвижно, уставившись в сгущающуюся темноту.
Вначале появляются благородные огненные змеи. С шипением они проносятся перед ним, касаясь лица обжигающим шлейфом искр и пара. Как только исчезает последняя змея, с потолка начинают медленно падать хлопья теплого пепла. Пепел бесшумно кружится по комнате, словно снег. Ровным слоем ложится на стол, кровати, пол. Ибишев смеется и, подняв голову, смотрит на потолок, чтобы определить, откуда берется этот пепел. Но оказывается, что потолка нет. Вместо него — бархатное небо с полумесяцем, вырезанным из фольги.
От пепла першит в горле. Ибишев жмурится. Когда он, наконец, открывает глаза, оказывается, что с неба падает вовсе не пепел, а буквы. Тысячи, миллионы, миллиарды крошечных букв. Ибишев раскрывает ладони и пытается поймать их. Он вскакивает со своего места и начинает гоняться за ними по всей комнате, натыкается на стол. На пол падает стакан, разбивается. Ибишев хочет собрать осколки, но вдруг понимает, что стоит по колено в холодной воде среди пышных морских водорослей. Задыхаясь от смеха, Ибишев ходит по комнате, а потом, набрав воздуха в легкие, ложится лицом в эту холодную воду, и она плавно качает его из стороны в сторону И он видит, что весь пол под водой усыпан буквами. И буквы сами собой складываются в слова. Он пытается прочесть то, что получается. Но слова слишком быстро меняются.
Вода относит его под стол. Ибишев переворачивается на спину и наблюдает за тем, как стол стремительно растет куда–то в небо. Ножки его превращаются в гигантские столбы. Он пытается ухватиться за них, но столбы скользкие, словно их намазали жиром.
Гребя руками, Ибишев доплывает до кровати, и в зарослях качающихся водорослей в темноте замечает тускло блестящий странный предмет. Он протягивает руку, и в руке у него оказывается чудесная бритва с перламутровой ручкой.
Ибишев кладет бритву в карман. И все исчезает само собой.
Он возвращается в Денизли.
21 декабря — десять дней до Нового Года. Витрины магазинов увешаны гирляндами и разноцветными лампочками. Перед входом в метро наряженна елка. Здесь, в столице, далекий Денизли кажется призрачным и нереальным, но Ибишев, идущий по улице в черном драповом пальто с фибровым чемоданом в руке, знает, что Денизли реально существует.
