Часть стены между вешалкой и дверью сплошь залеплена плакатами и календарями из журналов. На табуретке, прямо посередине комнаты, стоит магнитофон с приставными колонками. Под столом — перегоревшая электрическая печка и три чемодана.
Ночью, после того, как выключают свет, на стены выползают тараканы. Кроме Ибишева в комнате живут еще двое студентов. Сейчас их нет.
Он лежит в одежде, в свитере и мятых костюмных брюках, уставившись неподвижными глазами на невысокую спинку кровати.
Неважно, когда именно Ибишев обнаружил у себя первые симптомы болезни. В августе, в октябре или, может, в конце ноября — годится любое число. В его постепенно угасающей памяти время потеряло всякое значение. Зато прекрасно сохранилось первоначальное ощущение того безграничного отчаяния, которое охватило его, когда он, наконец, со всей определенностью понял, что с ним происходит.
Он стоит в темной кабинке туалета со спущенными брюками и, оттянув трусы книзу, рассматривает красно–коричневый болезненный бубон на половом органе. Надавив кончиками ледяных пальцев на пульсирующий нарост, Ибишев морщится от острой боли. Его начинает знобить.
Он опустился на корточки и, обхватив голову руками, заплакал.
С того дня он больше не ходит на занятия.
Теперь его все время знобит. Кровь, отравленная трипонемами, стала жидкой и горькой и больше не может согреть его.
Трипонемы–убийцы.
Ибишев представляет их себе в виде шелковистых червей с твердыми коричневыми головками и множеством коротеньких цепких лапок. Когда он закрывает глаза, ему кажется, что он видит их там, внутри себя, в зыбком красном мареве, методично выгрызающих острыми челюстями кусочки кровоточащего мяса из его плоти.
Ибишев вычислял их в течение месяца с помощью Большой Медицинской Энциклопедии, взятой в библиотеке. Статью про трипонемы он аккуратно вырезал и спрятал в нагрудный карман пиджака.
Он знает, что будет с ним дальше, если не начать немедленное лечение.
Иногда ему кажется, что черви уже съели все его внутренности. Без остатка. И теперь он просто пустая оболочка, внутри которой темнота и холод, и черви, висящие на стенках. Они готовятся к последнему броску. И когда наступит время, они прогрызут миллионы крошечных дыр в его теле и выберутся наружу. И он проснется, весь облепленный ими с ног до головы.
Ибишев представляет себе, как черви–трипонемы плывут по кровеносным рекам, словно морские змеи, выставив хитиновые головы над поверхностью. Плывут наверх, к затылку и вискам. И… торопливо высаживаются на марсианскую поверхность мозга. И, раскрыв челюсти, с наслаждением погружают их в пульсирующую мякоть. Все глубже и глубже. И голова Ибишева начинает разрываться от боли, и перед глазами плывут желто–красные пятна.
Два часа ночи. Он садится на край кровати, сжимает виски руками и изо всех сил пытается сопротивляться смертельным трипонемам. В комнате темно. Из–под двери отчаянно сквозит. В тишине слышно ровное дыхание спящих и тиканье будильника на столе. Ибишев сжимается в комок и старается не двигаться, потому что, если он двинется, то обязательно заденет шаткий стол: упадет стакан, или тарелка, или книга, и кто–нибудь проснется и включит свет и будет спрашивать «Что случилось?», и тогда голова непременно разорвется от боли.
Ибишев боится, что его болезнь станет заметной. Он боится что те, двое, которые живут с ним в этой комнате, могут услышать, как скрипят челюсти розовотелых червяков в его измученном теле. Но те, двое, всегда слишком сильно шумят. По утрам один из них тридцать раз отжимается от пола и поднимает гантели. От него пахнет потом. Другой, сидя в одних спортивных финках на табурете, громко поет и нарезает хлеб для завтрака. По вечерам, окутанные сигаретным дымом, они играют в нарды.
На всякий случай Ибишев не снимает свитера. Толстый свитер хорошо приглушает звуки жующих челюстей. Поэтому теперь он спит не раздеваясь.
Он достает из чемодана банку абрикосового варенья. Последняя. Осторожно снимает крышку. В бледных солнечных лучах дольки абрикоса в густом сиропе кажутся прозрачно–золотыми. Ибишев находит чистую ложку и начинает медленно есть, тщательно смакуя каждый кусочек.
