Вот тебе и на: сидит против меня (мы плыли в лодке по Озеру) с ног до головы русский человек; со всех сторон нас окружает такая, как во времена Господина Великого Новгорода, природа, мы говорим по-русски и с матерком, курим папиросы «Беломорканал»... Но мой товарищ не желает быть русским. А каким? Голландским? И он открещивается от родового древа русской истории, как отпрыск француза в Канаде от французской. Что с нами происходит? Опамятуемся ли когда?
Ночью думал о маме, в рифму:
Курила мама «Беломорканал»...
Я был у ней единственный сыночек.
Живя при маме, я еще не знал
про горечь предстоящих одиночеств.
Курила мама «Беломорканал»...
Ее лицо окутывалось дымом.
Я с мамой жил, и я тогда не знал,
что значит быть единственным, любимым.
Курила мама «Беломорканал»...
Я жил прилежно, но неосторожно.
В той жизни я, случалось, умирал.
Меня спасала мама — непреложно.
Курила мама «Беломорканал»...
Моя судьба как адрес на конверте.
Я много жил и многое узнал...
Перекурю невдалеке от смерти.
Утром в Пашозере поехал на машинный двор, в надежде залить бензину: в Шугозере на колонке пусто. Ко двору стекалось, пожалуй, все рабочее население бывшего совхоза. Мужики, парни сидели на корточках — орлами, на крыльце, похаживали. Понятно, что все курили. Помалкивали, нервничали. Иногда от двора отъезжала машина — на заготовку кормов, перевозку сена. В кузов с высокими бортами забиралось несколько мужиков, но большинство оставалось в прежних позах. Рабочий погожий день в сельскую страду утекал куда-то. Здесь же обретался и всегда занятый, руководящий, активный директор Соболь, в кожаном лапсердаке. Он подошел ко мне, объяснил обстановку:
— Сто пятьдесят осталось неуволенных. А надо девяносто.
— А этих куда?
— В лес.
Что значит «в лес»? На заготовку леса или по ягоды, по грибы? Я не понял. Уточнять не стал. Соболь распорядился налить мне в бак бензину. Он пока что еще хозяин этому всему. Чему? Что осталось? На сколько хватит?
Хотел написать, что стоит бабье лето, но еще на дворе календарное, наше северное лето: август. Хожу в лес, собираю грибы, ягоды, как бурундук, запасаю. Солнце просачивается сквозь марево, как, помню, в детстве бабушка доила корову, парное молоко процеживала сквозь ситечко. Молоко было теплое, с пенкой.
Задувает южак, с переходом на восток. Пока что ветер не дует, а дышит.
Вчера был на проводах в город дачников с Берега, в избе Юры Емелина, доцента Политехнического института, хозяина ирландца Дика, мужа жены Людмилы, без прозападной ориентации. У Емелиных не изба — сельский дом, с высоким потолком, крашеным полом, устеленным половиками, обставленный мебелью. Доцент Емелин наловчился вырезывать из капа затейливые вазы, подсвечники, пепельницы — на продажу. На доцентскую зарплату ноги протянешь. Подавали суп из гагары: гагара заглотила окуня-живца на жерлице, попалась, потрепыхалась... Из гагары получился вкусный суп. На второе грибное ассорти: белые, подосиновики, подберезовики, маслята, моховики, сыроежки. С огорода лук, укроп, редиска, петрушка, картошка, морковка. Людмила испекла в печи пироги — объеденье — с капустой, луком, яйцом, ягодами: морошкой, брусникой, малиной, черникой. Под вечер Юра отвез меня в лодке в мою бухту: гость в застолье отяжелел.
У себя в избе затопил печь, краем уха слышал по радио о численности населения, заразившегося той или другой болезнью путем полового сношения, разумеется, внебрачного: сифилисом больны 50 миллионов, гонореей 120 миллионов, трихомонозом 170 миллионов. Очевидно, информация остерегающая: воздержитесь, не потакайте своим низменным инстинктам. По счастью, в Нюрговичах, будь то Гора или Берег, такой опасности нет; жизнь у нас высоконравственная, аскетическая.
26 августа, вечер. В печи горит сушняк калины красной. Печь топится хорошо, в пасти печной красным-красно.
Галина Алексеевна нашла причину укушения себя собакой Герой. Постучала в избу Гены... Собака как раз охраняла избу. Ей, собаке, ничего не оставалось сделать, как укусить нежданную визитерку. Собака небешеная, ранка небольшая... Галина Алексеевна приготовила целую речь в оправдание собаки Геры, ежелй бы кто-нибудь покусился ее наказать. У седовласой дамы психология основана на вседоверии, всепрощении, необиде на кого бы то ни было. Ей не знакомы приступы мизантропии, ипохондрии, депрессии. И — Боже! — сколько в ней воистину лошадиной безропотной выносливости! Сегодня, в вечернюю хмурость, в дождь вдела руки в лямки рюкзака, почти такого размера, как сама Галина Алексеевна, неподъемного веса, пошла по маршруту: Гора — Берег — Корбеничи — Усть-Капша (Маленькая Маша с Иваном). Это километров пятнадцать, на каждом километре крутой подъем, спуск, внизу вечнозеленая лужа или ручей без моста. После Иван рассказывал мне: пришла, рассупонилась и на Озеро купаться. Вот какая женщина есть в нашем селенье!
