Прошло несколько дней с отъезда любящих родителей Огромы. Для детей великанов, особенно таких продвинутых, как малыш Футы-Нуты, вскормленный крапивным супом, даже один день — срок солидный. Фраза «Боже! Как он вырос!» в данном случае не вполне отображала картину событий.
Огрома не просто вырос. Он увеличился до фантастических размеров! Малыш вытянулся и невероятно расширился. Колыбель его уже не выдерживала, коляска тоже.
Огрома стал ОГРОМНЫМ. Он смотрел на Красавчика с высоты второго этажа. А тот уже даже не помышлял о том, чтобы взять его на руки. Малыш научился ходить. Правда, пока при ходьбе он заметно пошатывался. Шаг вправо, три влево. Иногда он даже пробовал бегать зигзагами.
Еще он научился говорить. Не просто «ДИНЬ-ДИНЬ», «НЕТ», «ИЩЕ» и «МДЯ». Он любит говорить:
— МАЛЫШ ХОЧЕТ ГУЛЯТЬ. ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА.
Себя малыш называл ОГА. Он говорил, что «ОГА ЛЮБИТ НЯНЮ СЮ-СЮ». Слыша это, Красавчик млел от удовольствия.
Однако же следует понимать, что ухаживать за ребенком — это вам не орехи щелкать. Это целая работа. Из-за того, что колыбелька стала слишком мала, Огрома теперь спал с Красавчиком в его кровати. Не очень-то удобно. Красавчик всю ночь лежал, скрючившись на краешке кровати, пытаясь не свалиться на пол. Малыш же спал крепко и безмятежно. В течение дня ребенок вел себя крайне активно, ибо питательный крапивный суп вызывал в нем избыток энергии. Он был в постоянном движении: бегал, скатывался с лестницы, стукался головой, плакал и просил, чтобы его успокоили. А едва затихнув, уже на полной скорости несся к парадной двери и набивал новую шишку о косяк.
Это немыслимо, но Красавчик со всем справлялся. Он играл с малышом в «ку-ку», чем ужасно его смешил. Кормил и мыл его. Иногда бывал даже строг. Если Огрома слишком баловался, Красавчик давал ему легкий шлепок.
Днем они вместе подолгу гуляли в лесу. Красавчик держал малыша на самодельном поводке — куске веревки, привязанном к подгузнику, чтобы ребенок не потерялся, а сам то и дело клевал носом, поскольку совершенно не высыпался по ночам. Тем не менее прогулки были единственным способом вымотать малыша. На обратном пути Огрому клонило в сон, и его приходилось тащить по ступенькам крыльца за ноги. Потом Красавчик на цыпочках уходил, оставляя Огрому спать на коврике в гостиной. Только в это время ему удавалось чуток вздремнуть.
Несмотря на все неудобства, они чудесно ладили. Во время купания в ванной они устраивали веселые баталии: Огрома расплескивал воду и затапливал целый этаж, при этом заливисто хохоча. Красавчик терпел, даже когда малыш колотил его по голове игрушечной уточкой. Ведь он в воспитаннике души не чаял. Малыш, укутанный в большое махровое полотенце, прижимался к Красавчику, теребил его за щеку и лопотал:
— ОГА ЛЮБИТ НЯНЮ СЮ-СЮ.
От таких слов сердце Красавчика обычно таяло, даже после того, как он однажды чуть не утонул, купая малыша. Далее следовала беспокойная ночь, наступало утро, Красавчик менял Огроме подгузник, приносил завтрак, после чего вел на очередную прогулку. Так они и жили.
Вот и сейчас они как раз гуляли по лесу.
— Нет, мадыш, — умолял Красавчик. — Не ходи туда.
Ребенок натянул поводок. Он увидел зыбучие пески, в которые так любил погружаться. Красавчику же приходилось каждый раз его оттуда выуживать.
— Мы не будем тут останавливаться, ты снова запачкаешься.
Огрома выпятил нижнюю губу. Пески манили его. Он жаждал туда упасть. В уголках его глаз собирались слезы.
— Будешь паинькой, и няня даст тебе дома большую порцию лекарства, — увещевал Красавчик. — А сейчас пошли по дорожке, вот молодец.
Огрома засиял. Он не любил дуться подолгу, особенно если няня обещала лекарство.
— ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА, — согласился малыш.
Но вдруг что-то впереди привлекло его внимание, он замахал своей пухлой ручкой и поковылял туда, таща за собою Красавчика.
— Эй, Огдома, нельзя ли помедленнее! — умолял тот. — Няня Сьюзан не успевает!
Внимание Огромы привлек красный треугольный флажок, висевший на ветке березы. (На самом деле флажок был с одной из гирлянд, которыми украшали стадион к Ойлимпиаде. Просто он оторвался и улетел. Но Красавчик с Огромой, разумеется, ничего об этом не знали.)
