В конце января 1921 года Спиринское сельское собрание Челноковской волости (именно в ней началось восстание) в своем решении записало: «Для подготовленных к посеву 426 десятин нужно 4280 пудов семян, а имеется лишь 1250; на 646 едоков «до нови» потребуется 6400 пудов, а есть только 700 пудов зерна. «Куда же вы ведете нас, товарищи большевики? К заросшим осотом полям? К голоду?..»
Продразверстка оказалась волшебной лакмусовой бумагой, которая невероятно скоро и четко отразила основные пороки и просчеты в политической и организаторской деятельности не только Тюменского губернского комитета РКП (б), но и партии большевиков.
Из докладных работников ЧК, РКП, партийных, советских активистов, из решений крестьянских собраний, сходов и съездов, из многочисленных жалоб крестьян Тюменский губпродкомиссар Инденбаум знал о вопиющих злоупотреблениях и бесчинствах своей «комиссарской рати». Знали о том руководители губкома и губисполкома, знали, но не просто терпели, а попустительствовали, поощряли насильников, самодуров, садистов, облаченных в шинели да хромовые куртки продработников.
Прочтя очередную докладную ЧК о безобразиях продработников, Инденбаум заявил председателю губчека Студитову:
– Мы будем действовать самостоятельно. Вот если начнется контреволюция, тогда попросим вас помочь в ее ликвидации...
В Голышмановский райком партии крестьяне принесли коллективную жалобу на бесчинства продработников. Райком, выполняя волю губкома и ЦК, не посмел вмешиваться в дела продотрядников и переслал заявление Ишимскому укому РКП (б) с просьбой наказать виновных. Уком, повинуясь тем же категорическим директивам – не совать нос в продорганы, – отослал крестьянскую жалобу в губком, тот – губпродкомиссару Инденбауму, который переадресовал ее своему заместителю, а он – в РКП. Рабоче-крестьянская инспекция тут же отфутболила мужицкую челобитную в губчека. В общей сложности на переадресовку ушло три месяца, но виновные к ответственности так и не были привлечены.
Инденбаум в кругу приближенных слыл лихим и дерзким, не признающим никаких ограничений. Он не единожды допускал беззакония, подчистую отнимал зерно у всех селян, арестовывал и сажал в холодные амбары не только крестьян, но даже руководителей местных Советов. Он покровительствовал и покрывал продработников, которые творили вопиющие беззакония, переходящие в уголовные преступления. Зимой заставляли крестьян стричь овец, мужские полушубки и тулупы и даже шапки. Остриженные овцы либо погибали, либо их приходилось держать в избе.
Как же надо было ненавидеть крестьянина, чтобы так издеваться над ним!
Председатель Березовского уисполкома 10 февраля 1921 года сообщал губисполкому: работники Кондинской продконторы в январе отдали приказ о немедленном забое крупного рогатого скота в счет мясной развёрстки. Крестьяне просили повременить, так как коровы стельные, а мясо все равно до начала навигации (май – июнь) не вывезешь из Березово, и оно будет лежать в ледниках. Продработники не вняли мольбам, настояли на своем. Было забито 85 процентов стельных коров, что вызвало справедливый гнев крестьян, озлобило их.
Настрочить докладную – вот все, что смог сделать уездный исполком, а приостановить бессмысленное пагубное самоуправство продработников Советская власть была бессильна. А ведь председатель уисполкома знал, что ни губком РКП (б), ни губисполком, получив его «бумагу», «не почешутся»...
Студитов в докладной записке ВЧК отмечал, что в период подготовки и проведения продразверстки Тюменский губком РКП (б) никак не контролировал деятельность продорганов. «Губком лишь выполнял требования губпродкома».
7 февраля 1921 года, когда восстание уже полыхало вовсю, Тюменский уком разослал во все райкомы партии циркулярное письмо, обязывающее всех коммунистов активно «помогать продорганам». Если те действуют прежними разбойными методами, следует «не травить их, не мешать им, а доложить Укому и Упродкому». Помогай, но не перечь, не поправляй, то есть становись покровителем, соучастником беззаконий.
Положение в деревне, как видно, мало тревожило большевиков: за их спиной маячила всесильная, несокрушимая, неумолимая ВЧК – когти и зубы партии, ее надежда и опора.
