— И все-таки нужно заставить себя сломать робость. Пока в воду не окунешься, не поплывешь. А ты по берегу топчешься. Начнешь публиковать — сразу почувствуешь уверенность в себе.
— Или опозоришься окончательно…
— Лучше опозориться с небольшим отрывком, чем потом с книгой.
На плотине появились парни. Их не много, но достаточно, чтобы все очарование этого уединенного места исчезло. Затренькала гитара, захрипел транзистор. Бойкие пришельцы не преминули затронуть аборигенов. Не знакомства ради — чтобы развлечься. Отпустили несколько плоских шуточек, погримасничали, похихикали. Но прицельный взгляд Рудаева, его поигрывающие бицепсы и крутой разлет плеч быстро приглушили зуд озорства.
Дина Платоновна поперхнулась от сдавленного смеха.
— Умеешь укрощать строптивых. Признайся, был драчуном в детстве?
— Какой мальчишка вырос без драки? Был. И доволен. Закаляет характер. Одевайся. Поднимемся на кряж.
Шли, то и дело отводя от себя упругие стебельки репейника. Дина Платоновна внимательно смотрела под ноги. Нагретые солнцем камни, курчавое месиво невысокого бурьянка между ними. Такие места — излюбленное прибежище для змей, и здесь они не редкость.
Скальный массив оказался более пространным, чем виделся снизу, и они изрядно походили по нему, прежде чем отыскали господствующую высоту. Остановились у чахлого деревца с заломленными, как руки, ветвями, с когтистыми корнями, вцепившимися в небольшую расщелину. Впереди, в низине, расстилался цветастый, сплошь в ромашках и маках луг.
— А знаешь, вполне вероятно, — Дина Платоновна запрокинула голову, выпрямила стан, — что мы с тобой находимся у истоков русской истории. Трудной истории, кровавой. Может быть, на этом самом месте стоял шатер князя Игоря и отсюда он всматривался окрест, выбирая место для сражения с половцами. Отсюда и до Кальчика, и до Кальмиуса, — а одна из этих рек, как предполагают историки, и есть Каяла, на которой произошла роковая битва, — рукой подать.
— Шатер здесь стоять не мог — в скальный грунт кол не вобьешь, — прозаически заметил Рудаев, постучав носком туфли по камню.
— Пусть не здесь, пусть неподалеку, но меня пронизывает благоговейное ощущение, что мы с тобой бродим по священным местам.
Рудаев не слышал, что сказала Дина. Залюбовался ею, взволнованной взлетом воображения, словно видел впервые. Ее серые с прозеленью глаза смотрели куда-то вглубь, внутрь и странно не сочетались с полуоткрытым ртом, с хорошо очерченными губами.
— Ни кровожадные половцы, ни злополучные князья меня сейчас не волнуют. — Он привлек ее к себе, спрятал лицо в прогретых солнцем, встрепанных ветром волосах. — Меня волнует, что мы с тобой одни… — Беспокойная рука легла на ее бедро. — Случилось же такое, что мы нашли друг друга… Скажи, почему мне больше ничего не надо? — Затуманенный взор пополз от глаз к шее, к груди. — У меня не было еще ничего подобного… Если у нас оборвется…
— Мальчишка. Трогательный мальчишка.
— Меня так бешено тянет к тебе. Почему в тебе столько соблазна?
Он обхватил ее руками и, опускаясь все ниже и ниже, стал целовать всю, вбирая в себя трепет натянутого, как струна, тела.
…Через час они мчались дальше в поисках новых живописных мест.
Дине Платоновне Донбасс виделся раньше краем невыразительным, однообразным, и, приехав в Приморск, она утвердилась в своем представлении. Даже море показалось ей скучным, бесцветным и пахнущим степью, потому что ветры здесь дуют преимущественно с суши.
Рудаев открывал ей этот край заново. Есть здесь и леса, пусть насаженные человеком, но достаточно протяженные, с глушняками, с неутоптанной лебедой и нехожеными тропами, есть и реки, немноговодные, извилистые, заросшие камышом, ивняком и чапыжником, но по-левитански пригожие, и курганы, щедро укрытые волнистым ковылем, верным признаком девственной, не тронутой беспощадным плугом земли. Приятно на таком кургане, раздвигающем горизонт, бездумно посидеть плечом к плечу, скользя глазами по безмятежному простору, испытывая блаженство оттого, что взгляд твой свободно летит вдаль, ни во что не упираясь, ни на чем не задерживаясь. Степь, похожая на море, и море, похожее на степь. Одинаковое ощущение необъятности, свободы и умиротворения.
