Много ли человеку нужно, чтобы чувствовать себя счастливым? Интересная работа, теплый общественный климат и преданное сердце рядом, бьющееся в одном ритме с твоим.
Лагутина была не вправе роптать на свою судьбу. Она с увлечением собирала материалы по истории завода и со смешанным чувством радости и тревоги убеждалась, что колодец этот неисчерпаем. Каждый, с кем приходилось ей разговаривать, — а таких людей было множество, — сообщал что-либо новое и давал зацепку для следующего разговора. Общая доброжелательная атмосфера, искреннее стремление помочь в трудном деле создания книги о заводе и тот особый контакт, который возникает из взаимопонимания, из взаиморасположения, настраивали ее оптимистически.
И с Рудаевым отношения нормализовались. Все реже настаивал он теперь на житье под одной крышей, не вспыхивал, как спичка, услышав очередное «повременим», не бушевал, когда она уходила от прямого ответа. Казалось, он примирился с ролью мужа приходящей жены. Совместные хозяйственные заботы, обмен мыслями и впечатлениями — за пять дней их накапливалось достаточно — создавали ощущение сложившейся семьи. Если у него оставались незаконченные дела по работе — незавершенный график или не оформленная должным образом докладная записка, он без всяких церемоний усаживался за письменный стол, не думая о том, что в запасе у них считанные часы общения, а не вечность.
Дине Платоновне была приятна такая непринужденность их отношений. Временами ей даже казалось, что все вопросы, угнетавшие каждого из них в отдельности, давным-давно решены и семейная ладья, поплавав по бурному морю, пристроилась наконец в тихой гавани.
В часы, когда Борис корпел над бумагами, ей приходил на память родительский дом. Отец, преподаватель молекулярной физики, по вечерам готовился к лекциям, а она, забравшись с ногами на глубокий диван, читала под успокаивающее поскрипывание пера толстой, как сигара, старомодной ручки.
В комнате отца она чувствовала себя в безопасности и от проказ брата, и от излишней опеки матери, тщательно следившей за тем, чтобы не попала в руки не в меру пытливой дочери книга, не соответствующая ее возрасту.
Такое же состояние покоя и отрешенности от остального мира возникало у нее в рудаевской обители.
Однако не так уж часто сидели они дома, тем более с наступлением лета. Борис любил промчаться на машине с ветерком, без определенной, заранее намеченной цели, не зная наперед, в каком именно месте бросят они якорь, но всегда их прогулки были интересными.
Вот и сегодня выехали они, не ведая, куда и зачем, но Дина Платоновна была уверена, что Борис отыщет какой-нибудь поэтический уголок природы, где приятно побыть в уединении.
Рудаев водит машину с одинаковой скоростью и по асфальту, и по мостовой, и по проселочной дороге. Сам любит быструю езду и Дину Платоновну приучил к ней. Только на слишком смелом, крутом вираже она сжимает его руку, напоминая об осторожности.
День обещал быть ясным, жарким, безоблачным. На небе ни пятнышка, будто старательный, но лишенный всякой фантазии маляр выкрасил купол одной краской, не удосужившись позаботиться даже о полутонах. Недвижимы кроны деревьев на обочине дороги и в садах, мимо которых они мчат, замерли птицы на телефонных проводах, — должно быть, решили передремать надвигавшуюся жару.
Едут молча. Скорость слишком велика, дорога отнимает все внимание.
В поселке, чистеньком, зеленом, ладно спланированном, Рудаев притормаживает и сворачивает на боковую улицу. Разлетаются в стороны перепуганные куры, выбегают из дворов растревоженные псы и, обрадовавшись поводу доказать хозяевам свою бдительность, хрипло лают, захлебываясь пылью.
Кончается поселок, и глазам открывается чудо. Ровная степь внезапно вздыбливается вдали, ощеривается мрачным нагромождением скал. Так и кажется: разверзлась здесь когда-то земля, вытолкнула из себя излишки огненной жидкой лавы, и, попав в прохладу вселенной, она застыла раньше, чем успела расползтись. Этот лунный пейзаж настолько неожидан, что Дина Платоновна просит сбавить скорость, чтобы получше разглядеть его издали.
