Он супится. Брови сходятся на переносице.
— Прости, что я оставил тебя, Берислава. Прости меня… — и тут уже почти умоляет. Не осталось от несдержанности и злости ни следа. Ему больно.
— Ничего не успело случиться. Не извиняйся. К тому же, Торборг…
— К черту это идиотское имя!
Сигмундур со вздохом осматривает пачку овощей в ее руке. Пальцы побелели, замерзли. Он их сменяет, мягко попросившись и не оставив даже напоминания о грубости часовой давности.
— Неужели ты не испугалась? — зовет он.
— Чуть-чуть, — она не таится, — но когда ты пришел, нет. Мне не было страшно.
— Я узнал об этом во время охоты. Я был уверен, что он… ох, девочка моя!.. Если я его убил, это будет чудесно! Пусть бы сдох… сдох, как собака!
— Сигмундур, — Берислава не слушает его, перебивая. Наклоняется, к черту послав овощи, к любимому лицу. И нежно, как первый раз, целует губы китобоя. Гладит бороду, скользит по волосам. — Тише. Все закончилось. Мы дома и мы оба в порядке. Это ли не праздник?
Похоже, он испугался больше ее самой. Не удержавшись, Берислава тихонько, тепло хихикает.
Она не понимает, почему в ней нет страха… возможно, ответ в том, что она изначально чувствовала нутром, что он успеет? Он всегда успевает.
Китобой снова стонет, только негромко. Опускает упаковку на пол, обеими своими ладонями, столь большими, с небывалой трепетностью касаясь ее лица. Скулы с ссадиной.
Обещает низким, эмоциональным тоном, впитавшим в себя все. Весь сумасшедший день:
— Ты — моя жизнь, Берислава. И больше такого, я клянусь, не повторится.
— Я верю тебе, — не сомневаясь, сразу же отвечает она. И улыбается, как умеет, только для него.
Тысячей звездных сияний.
…Этой ночью, целомудренной и нежной, Берислава засыпает на его груди, умиротворенная и счастливая. А китобой еще долго не спит, держа ее в объятьях, молчаливо глядя в потолок.
Он принимает решение.
Сигмундур делает Бериславе предложение у того самого ледника, где впервые его поцеловала. Без лишних слов, отвлекающих жестов и непрошенных свидетелей, в окружении льдов, океана и кричащих гаг.
Протягивает ей маленький ледовый камешек, внутри которого заветное колечко.
— Раздели со мной все следующие зимы и весны, моя Северная ночь. Я люблю тебя.
Трепетно принявшая ледышку, девушка вдохновленно смотрит на нее. Так, будто воплощается ее несбыточная мечта, отчаянная надежда.
— Сожми, — советует китобой.
Берислава слушается. Кладет подарок по центру своей ладони. Крепко сжимает, теплом кожи и крови, бегущей под ней, заставив лед таять. Освобождая кольцо из плена, капельки воды стекают вниз.
И они же затаились в темном взгляде Сигмундура.
Берислава растроганно прикусывает губу. Она понимает.
— Ты сделала невозможное, моя девочка, — мужчина вздыхает, подавляя волнение, — ты растопила этот лед в моем сердце. Оно навсегда только твое.
— А мое — твое, — не заставляя его ждать, Берислава мгновенно надевает кольцо на палец. Смеется, кидаясь ему на шею и пропитывая все вокруг своим счастье. — Да, Сигмундур. ДА!
* * *
Берислава задыхается.
Грудью она чувствует грудь Сигмундура, чья поросль волос приятно тревожит кожу, а бедрами — его ноги, широкие и удобные, с туго натянутыми тросами мышц. Огромные ладони, не лишенные возбуждающей шершавости, держат ее спину. Задают, вместе со своим обладателем, темп.
Китобой, давясь воздухом, стонет в ее шею, посасывая, покусывая давно выученные чувствительные места. Холодок из раскрытого окна этой летней ночью, перемешанный с жаром его губ, утягивает на край удовольствия куда быстрее, чем могло показаться.
Постель скрипит. Дерево постанывает в такт влюбленным. А деревянный пол отзывается сапом-шорохом на каждое движение кровати. Благо, она тяжелее той, что была в хижине. Не ударяется о стену.
Берислава запрокидывает голову. Ее волосы, ставшие почти вдвое длиннее, Сигмундур захватывает ладонью. Потягивает, вынуждая изогнуться и тем самым увеличив глубину. По его лицу расползается блаженное выражение.
— Мое северное сияние…
— Мое северное сияние, — перебивает мужчина, сильнее целуя ее шею, — ты сияешь только для меня…
— И не думай о другом, — девушка сладостно вздыхает, отыскивая его губы. Вынуждает оторваться от своей шеи, оставив кожу саднить и проявлять засосы, требуя крепкого, страстного поцелуя. Их языки, заплетаясь, состязаются по силе.
