На плитах базы уже лежит кит. Мужчины, бывшие с китобоем на забое, с интересом глядят и на Сигмундура, и на стонущего внутри базы капитана. Он уже даже говорить не пробует.
Впрочем, Сигмундур тоже. И заговорить с ним никто не пытается.
Берислава, в минус пятнадцать к обеду, без куртки, кое-как пытается поспевать за китобоем, не выронив активно желающего этого щенка. Только теперь она замечает, что Сигмундура трясет. Однако захват его от этого не становится слабее.
Он волочет девушку вплоть до пригорка, за которым база скрывается из виду. Она предусмотрительно молчит, пытаясь схватить ртом на морозе достаточно воздуха, и во всех подробностях рассматривает его спину. Мороз пробирает. Холод уже на коже. А ему все равно.
Наконец, через десять минут упрямой ходьбы, Сигмундур останавливается. Разворачивается к Бериславе, и, буквально натянув на нее куртку, только не ее, а свою, безразмерную, резко выдыхает.
— Я в порядке, — кое-как отдышавшись, бормочет та.
— У тебя кровь на всю щеку, — низким басом сообщает китобой. Втягивает воздух сквозь зубы, — не смей говорить мне, что ты в порядке!
— Но это так. И я не там, а здесь, — Берислава пробует улыбнуться, но все тщетно. Сигмундур не реагирует ни на что сейчас. И этим ее пугает.
— Молчи! Ради всего святого, молчи до дома! — мужчина разворачивает ее к их тропке, вздернув голову. — И иди быстрее!
Девочка деликатно умалчивает, что своими пальцами причиняет ей больше боли, чем удар Рагнара. Он не тащит ее, нет, она понимает теперь. Он ее держит. Отчаянно. Он боится ее отпустить.
Такое можно потерпеть.
В конце концов, китобой в очередной раз ее спас.
И снова в том же месте…
Это странное совпадение заставляет Бериславу мрачно усмехнуться. И выполнить просьбу мужчины.
За тридцать минут ходьбы — крайне быстрой, потому что где-то в середине пути, устав от ее медлительности, китобой забирает девушку на руки, — Сигмундура немного отпускает. Кровь отливает от лица. Глаза не зияют бездной бешенства. И руки уже не так дрожат.
Но это не отменяет того факта, с какой силой он распахивает двери в дом, разжигает камин, забрасывая его поленьями. И на Кьярвалля, попавшегося под ноги, злобно ревет, чтобы убирался.
Благо, пес он умный. Прячется на кухне, недалеко от своей миски с кормом.
Берислава немного теряется.
Китобой останавливается у окна, словно не замечая, что в рабочем комбинезоне. Часто, глубоко дышит. Приходит в себя.
— Покажи мне, — через минуту поворачивается к девушке, требуя взглянуть на ее лицо. Шипит от вида ударенной кожи, — тебе нужен лед. И промыть.
— Синяк все равно будет…
— Боли будет меньше, — китобой морщится, будто ударили его самого, и мрачно копошится в холодильнике. Вытаскивает замороженные овощи.
— Перцы спасут мир…
Оптимизма в нем ноль без палочки. Все движения, взгляды, слова — отрывистые. Он будто бы не отдает себе отчет в том, что делает. Или делает на автомате.
Водой помогает ей смыть струйку крови из ссадины.
А затем девушка со вздохом принимает упаковку овощей. Прикладывает к щеке.
Сигмундур сажает ее на кресло. Становится прямо перед ним.
Это длится не больше пяти минут. Пять минут он, не отрываясь, смотрит ей прямо в глаза без самого малого слова. Заставляет себя дышать. Видеть.
И наконец, переборов себя, видит.
Возвращается.
Отчаянно простонав, китобой опускается перед креслом Бериславы на колени. Перехватывает ее ладошки, мокрые, замершие, побелевшие, начиная их целовать.
— Min lille. Min vidunderlige. Min nordlige nat…(Моя маленькая. Моя замечательная. Моя Северная ночь).
Берислава, качнув головой, наклоняется к нему. Ласково целует аспидные волосы.
— Alt er godt… (все хорошо…)
Мужчина шипит, но не отрицает. Просто явнее ее целует, переходя с ладоней на запястья. Гладит локти, плечи. Поднимает глаза на лицо.
Впервые в своих любимых черных омутах в окружении звериных, но столь замечательных черт, девочка видит смертельный ужас. Он просто заполняет своего обладателя доверху.
— Сигмундур, не волнуйся так, я жить буду, честно, — она улыбается, делает голос мягче. Медленно высвободив одну из ладоней, прикасается к его щеке, защитным жестом ее накрывая, — ты успел вовремя. Ты меня спас. Спасибо.
