– Постарайся уснуть, Эрминия, – попросила Кармина, целуя ее в лоб.
– Сон навсегда покинул мои веки; они закроются лишь тогда, когда я усну вечным сном.
Женщины легли на траву, усеянную цветущим клевером.
Поднимаясь до самых небес, звонкие крики петухов и яростные вопли людей словно предупреждали о том, что скоро раздвинется занавес зари.
Казалось, что три женщины заснули. Лино и Колас, сидя в нескольких шагах от них, разговаривали шепотом.
– Если бы я мог сделать так, чтобы моя Кармен, обновившись плотью, опять стала чистой и целомудренной… Это нужно не столько для меня, сколько для нее самой, потому что ей кажется, будто тело, облекающее ее душу, словно зачумленная, зловонная одежда, – сказал Лино.
– Поменять свое тело легче, чем рубашку.
– Ну уж нет! Этого просто не может быть!
– Это подтверждается и наукой, и здравым смыслом. Представьте, будто у вас есть стол. Предположим, у стола ломается ножка, и вы заменяете ее точно такой же, сделанной из того же самого дерева. А потом одна за другой у вас ломаются и три остальные ножки, которые вы точно так же заменяете другими. Наконец, у вас ломается столешница, и вместо нее вы ставите другую – точно такую же, как и прежнюю. И все это происходит в течение пяти лет. В каждую секунду стол остается все тем же самым столом, но тем не менее по истечении пяти лет от прежнего стола – такого, каким он был вначале, – не остается ничего, ни одного атома того дерева, из которого он был сделан. То же самое происходит и с нашим телом: элементы, из которых состоит наш организм, постоянно обновляются. Через каждые несколько лет в наших тканях не остается ни одной прежней клетки. Мы уже поменяли свое тело. И тем не менее дух сохраняется в его единстве, потому что мы помним и о прежнем, уже разрушившемся теле и в то же время чувствуем, что живо и теперешнее, обновившееся тело. А отсюда следует, что дух не является простой функцией тела. Мы должны привыкнуть к мысли о том, что человеческое тело – это нечто постоянно текущее и меняющееся, как вода в ручье. Не существует тел, которые были бы все время чисты, но нет и вечно грязных. Если текущая сегодня вода и кажется сейчас мутной, то завтра или послезавтра она станет непорочно-чистой. И незачем говорить: «Эту воду я пить не буду».
– Как вы меня успокоили…
– Давайте спать.
Эрминия ворочалась во сне и тихо вздыхала. Колас, подсев к ней, коснулся пальцами ее шеи. Эрминия, вздрогнув, пробормотала, так и не проснувшись:
– Это нож… Благодарю тебя, Господи… Наконец-то я отдохну.
– Бедная Эрминия, – прошептал Колас. – Она бредит. Ее лихорадит. Как она будет чувствовать себя, когда проснется?
Время от времени Колас, вставая, прикладывал свою ладонь к вискам и шее Эрминии. Температура у нее все поднималась. Проснувшись, она сказала, что чувствует себя очень плохо. Станция Вердинья находилась рядом. В шесть утра через нее проходит поезд на Пиларес. Колас и Лино, поддерживая Эрминию, довели ее до станции, и все пятеро сели на утренний поезд. Когда приехали в Пиларес, Колас сказал:
– Давайте простимся как братья, как дети одного отца.
– Но я-то паршивая овца. Отнесите меня на бойню, – вздохнула Эрминия. И они попрощались. Лино ушел с Кармен-мельничихой, а Колас – с Эрминией и Карминой. Глаза у всех были мокры от слез.
Сойдя с поезда на станции Пиларес, Эрминия, Кармина и Колас сели в наемный экипаж. Колас приказал кучеру везти их до переулочка, ведущего к базарной площади. Оставив обеих женщин в коляске, Колас, доверившись благородству и справедливости того дела, которое ему предстояло исполнить, отправился на поиски Хуана-Тигра. Не обнаружив его на обычном месте, Колас растерялся: это отсутствие не предвещало ничего хорошего. Тут он вспомнил и о донье Илюминаде, воспитанницу которой он похитил. Колас растерялся еще больше, заметив, что магазин вдовы тоже был закрыт. И тогда он решил идти к ней домой. Сердце в груди у Коласа билось сильнее, чем костяшки пальцев, которыми он стучал в дверь доньи Илюминады. Она открыла Коласу сама.
– Колас, Колас, сынок… – воскликнула вдова Гонгора. – Что, еще одно несчастье? Я вижу это по твоему лицу, и тебе не надо ничего говорить. Где Кармина? Что с ней? Несчастье обрушилось и на вас. А меня, причинившую всем столько бед, меня, главного персонажа этой трагедии, меня, эту облачную громаду, которая с той же быстротой поднимается к небу, с какой и падает потом на землю, – меня небо карает больше других: оно карает меня презрением. Бог оставляет меня в стороне: я, наедине с моим отчаянием, теперь как парализованная, только и могу, что созерцать свалившиеся на меня беды, не в силах ничего исправить, хотя беды эти вызвала я сама.
