- Так вот о ком ты в горах думаешь...
- Hу, Юленька...
- Так, стоп. Мы уже обо всем говорили и все обсуждали. Ты сейчас идешь в бар и берешь два коньяка. Выпиваешь один, потом берешь двести "Ахашени". Тут появляюсь я. Ты пьешь коньяк, а я сухое. Потом мы пойдем на танцы, где ты активно охмуряешь двадцатилетних девчонок, а я - седых представительных мужчин. После чего дверь нашего номера закрывается, о дальнейшем широкая публика осведомлена не будет. Все, Севушка, иди.
Дай твоей будущей жене пореветь в свое удовольствие. Иди.
И мы отдохнули. В полный рост. Две пухленькие москвички были уверены, что имеют дело с профессиональным танцором, зачинателем нового стиля и "снежным барсом" одновременно. А уж когда Игорь, известный в свое время в питерской тусовке музыкант, перебравшийся сюда на заработки, да так и осевший, сказал, что хочет спеть одну песню, да вот только не помнит слов, а слова помнит только его земляк и давний приятель...Короче на следующий день мы никуда не пошли.
* * *
После жандарма первым пошел Серега. Hе успел он пройти и полверевки, как огромная черная туча накрыла Ушбу вместе с нами, нашими веревками, железками и прочими прибамбасами. Пошел снег и началась гроза. Мы кое как уселись у жандарма, накрылись полиэтиленом и стали ждать. Через три часа стало ясно, что ждать нам больше нечего. Если верить описанию, то с левой стороны гребня, метрах в тридцати, должна быть площадка. Hочевки кого-то. Кто-то из ветеранов движения году эдак в тридцать не помню каком на ней несколько дней непогоду в компании с воспалением легких пережидал. Мы закрепили веревку и отправили Серегу исследовать окрестности. Через пятнадцать минут он стоял на площадке, еще через десять к нему присоединились остальные.
Мы сидели по углам и по очереди держали скоровар на горелке. Когда он закипел и был отправлен доходить в спальник, я с сигаретой высунулся на улицу. Там творилось черт-те что. Сразу захотелось подумать о том, что там, несколькими километрами ниже и несколькими тысячами километров дальше светит солнце и красная машина плавно и привычно входит в поворот. За окном проносятся пальмы, а из колонок звучит совсем не подходящая к обстановке песня В такую погоду не выйдешь из дома или из дома уйдешь навсегда.
Эта погода давно мне знакома, но дома я с ней не смирюсь никогда.
Той, что сидела в машине, хотелось остановиться и долго и безутешно плакать. Как в детстве, когда родители ушли в кино, а тебя уложили спать. До первого письма оставалось ждать еще двенадцать дней.
* * *
С ночевок Ахсу Шхельда была как на ладони. Чтобы увидеть Ушбу, пришлось подняться повыше.
- В отсюда ее тогда снимали? - спросила Юлька отдышавшись и прожевав курагу.
- Hет еще выше, с самого перевала.
- Давай поднимемся.
- А ты не устала?
- Устала, но все равно давай поднимемся. Я хочу увидеть все: и "подушку" и третий камин и ваш пресловутый шестой жандарм.
- Пошли, Значит еще раз: идешь по моим следам, веревка внатяг, если что - кричи громче.
- Перед нашим приездом две недели валил снег, поэтому я был спокоен, трещин быть не должно. Где-то к полудню мы вылезли на перевал, Юлька разглядывала ребро, а я курил и думал, как там Мастер с ребятами на ТяньШане. Мне очень хотелось показать Юльке горы, поэтому я еще зимой сказал мужикам, чтоб на меня особо не рассчитывали. Сначала они собирались на Чатын, и был мизерный шанс, что какое-то время мы погуляем вместе всей гопой. Мастер даже собирался тряхнуть стариной и составить нам с Юлькой компанию в походе на Виа-Тау или, если совсем пропрет, на Джантуган по двойке. Однако в марте Мастеру позвонил Славка и сказал, что собирает компанию на Хан. Была возможность пристроиться к большой экспедиции, и все мероприятие стоило не совсем безумных денег. Я отдал мужикам новую палатку, горелку, пожелал удачи и улетел на Кавказ, где через день встертился с Юлькой, прилетевшей московским рейсом.
- Когда мы спутнились, в "Шхельде" меня ждал Пашка.
- А мне уже сказали: "Севыч с дамой наверх пошли, не иначе на Ушбу собрались."
- Пашка, они перепутали, мы на Ромб гуляли.
