Город стоит на возвышенности северного берега, где вода не застаивается и почва сухая. Он связан военным трактом с Каэрлеоном, а с юга к нему можно проехать по отличному каменному мосту с тремя пролетами, от которого мощеная улица идет прямо вгору, мимо королевского дворца, и оканчивается на площади. Кроме дома моего деда и старых римских казарм, которые дед поддерживал в хорошем состоянии, поскольку в них жили его солдаты, лучшим зданием в Маридунуме считался христианский женский монастырь, расположенный на берегу реки, неподалеку от дворца. Там обитало несколько святых женщин, называвших себя «Общиной святого Петра», хотя большинство жителей города звали это место «Тир Мирддин» — по имени бога, чье святилище стояло с незапамятных времен под дубом около ворот обители святого Петра. Будучи ребенком, я слышал, как город называли Каэр Мартэном. Неверно, как принято считать ныне, что его назвали так в мою честь. В действительности же меня, как и город, и холм за ним, из которого бил священный источник, назвали в честь бога, которому молились на взгорьях. После событий, о которых я собираюсь поведать, имя города было прилюдно изменено в мою честь, но все же первым был Бог, и если его холм сейчас принадлежит мне, то лишь потому, что он поделился со мной.
Дом моего деда стоял в окружении фруктового сада, рядом с рекой. Если взобраться на стену по наклонившейся яблоне, то сверху хорошо видно дорогу и мост через реку, по которым проезжают путники с юга, а также корабли, поднимающиеся по реке с приливом.
Хотя мне не позволяли лазать на дерево за яблоками — я должен был довольствоваться падалицей — Моравик никогда не запрещала мне взбираться на стену. То, что я находился на стене и следил за всеми передвижениями по дороге, давало ей возможность узнавать о гостях раньше всех во дворе. В конце сада была слегка приподнятая терраса, огороженная изогнутой кирпичной стеной, с выступающей из нее каменной скамьей, на которой Моравик любила посидеть и вздремнуть над своею прялкой. Солнце накаливало угол стены настолько, что ящерицы убегали полежать на прохладных камнях; я же выкрикивал сверху свои сообщения.
Со дня приезда Камлаха минуло дней восемь. Стоял жаркий полдень, и я, как обычно, вел наблюдение со своего поста. Ни на мосту, ни на дороге, ведущей в долину, не было движения, лишь местная баржа разгружала зерно у пристани, где собралась горстка зевак. Еще под стеной ходил старик в плаще с капюшоном, который то и дело нагибался, собирая падалицу.
Я взглянул через плечо на угол, где сидела Моравик. Она спала, уронив себе на колени веретено, которое из-за распушенной белой шерсти напоминало метелку тростникового проса. Я швырнул на землю битую падалицу, которую грыз перед тем, и запрокинул голову, изучая запретные верхние ветви, густо усеянные плодами, желтевшими на фоне неба. Я прикинул, что до одного я мог бы дотянуться. Яблоко было круглое и блестящее, казалось, оно доспевало прямо на глазах. Мой рот наполнился слюной. Я нашел упор для ноги и стал карабкаться на дерево.
До плода оставалось ползти всего две ветви, когда со стороны моста послышался крик, а вслед за ним — быстрый цокот копыт и бряцанье металла. Это придало мне сил. Цепляясь, как обезьяна, я плотно поставил ногу, а затем раздвинул одной рукой листья, чтобы посмотреть на мост. И увидел отряд людей, направлявшихся в город. Впереди, в одиночестве, на крупном гнедом коне, ехал человек с обнаженной головой.
Это не был Камлах или мой дед, я также не узнал никого из дворян, потому что хорошо знал их цвета. Когда отряд приблизился к съезду с моста, я хорошо рассмотрел предводителя — это был черноволосый и чернобородый незнакомец в иноземных одеждах, на груди которого сверкало золото. Его широкие поручи тоже были золотыми. В отряде, насколько я мог судить, было не менее полусотни человек.
Король Горлан из Ланаскола. Я не имел ни малейшего понятия, откуда это имя взялось в моем мозгу. Но я знал его. Может, слышал когда-то в своем лабиринте? Или я слышал его во сне? Щиты и наконечники копий сверкнули против солнца, на миг ослепив меня. Горлан из Ланаскола. Король. Приехал жениться на моей матери и забрать меня с собой за море. Она могла бы стать королевой. А я…
