В тот вечер я увидел луну. Она была круглая и яркая и стояла прямо над проломом, изливая на мое повернутое к небу лицо свет такой белый и чистый, что мне казалось, будто я пил его, как воду. Я не мог двинуться, пока она не исчезла, а за ней — и маленькая звездочка, всегда сопровождавшая луну.
Возвращаясь, я прополз под комнатой, которая перед этим пустовала, а теперь наполнилась голосами.
Конечно, это была комната Камлаха. С ним был еще один человек, имени которого я не знал, но, судя по выговору, он приехал сегодня днем с отрядом. Я узнал, что они из Корнуэла. У него был густой, раскатистый голос, который я воспринимал только как обрывки слов, стараясь проползти как можно быстрее и неслышнее между столбами.
Я уже уперся в стену, отыскивая сводчатый лаз в соседнее помещение, как вдруг задел плечом разломанную секцию трубопровода, и неплотно державшийся кусок обожженной глины, загремев, упал на пол.
Голос корнуэльца внезапно оборвался.
— Что это?
Затем из разбитой трубы донесся голос моего дяди, причем так отчетливо, будто он говорил мне в ухо.
— Ничего. Крыса. Гремело под полом. Знаешь, дворец разваливается на куски — Наверху отодвинули стул, и тяжелые шаги направились в противоположный угол комнаты. Голос стал глуше. Мне показалось, что я услышал звон чаш и то, как в них наливают напитки. Я начал медленно-медленно продвигаться вдоль стены к выходу.
Голос возвращался.
— …Если даже она откажет ему, это не будет иметь значения. Она не останется здесь. В любом случае, не дольше, чем мой отец сможет противиться епископу и держать ее при себе. Уверяю тебя, с ее фанатичной верой в то, что она называет высшим судом, мне нечего бояться, даже если он заявится сюда собственной персоной.
— До тех пор, пока ты будешь верить ей.
— О, я верю ей. Я расспрашивал повсюду и везде слышал одно и то же — Он засмеялся — Кто знает, может, нам еще придется благодарить судьбу за то, что за нас замолвят слово перед этим ее божественным судом до того, как эта партия будет сыграна. И она достаточно благочестива, чтобы спасти многих из нас, как мне говорили, если только захочет.
— Тебе это еще может понадобиться — заметил корнуэлец.
— Возможно.
— А мальчик?
— Мальчик? — переспросил мой дядя. Он остановился, а затем вновь послышались его мягкие размеренные шаги.
Я весь превратился в слух. Мне надо было услышать. Я не вполне осознавал, зачем мне это необходимо. Меня не слишком волновало то, что меня называли бастардом, трусом или дьявольским отродьем. Но в тот вечер я видел полную луну.
Дядя возвратился. Его голос звучал ясно, беззаботно и снисходительно.
— Ах, да, мальчик. На первый взгляд, смышленый ребенок, хотя, судя по всему, его недооценивают… и он довольно приятный, если говорить с ним учтиво. Я приближу его к себе. Запомни это, Алун, мне нравится мальчик…
Он позвал слугу, чтобы вновь наполнить кувшин вином, и, воспользовавшись этим, я убрался восвояси.
С этого все и началось. Целыми днями я повсюду сопровождал Камлаха, а он терпел меня и даже поощрял. Мне и в голову не приходило, что мужчине в возрасте двадцати одного года не всегда нравится, когда шестилетний щенок таскается за ним по пятам. Моравик бранилась, когда ей удавалось поймать меня, но моей матери это, по-видимому, нравилось, и она попросила няню оставить меня в покое.
Стояло жаркое лето, год был мирным, и первые дни после своего возвращения Камлах предавался безделью, отдыхая или выезжая со своим отцом или свитой на созревшие для жатвы поля или в долины, где спелые яблоки уже опадали с деревьев.
Южный Уэльс — прелестный край с зелеными холмами и глубокими долинами, плоскими, желтыми от цветов заливными лугами, на которых тучнеет скот, дубовыми лесами со множеством оленей и нежно-голубыми нагорьями, где весной кукует кукушка, а зимой бегают волки и гремит гром, даже во время снегопада.
Маридунум раскинулся у самого моря, на берегу широкого устья реки, которая на военных картах обозначена как Тобиус, но валлийцы называют ее Тиуи. В этом месте долина ровная и широкая, Тиуи течет по глубокому руслу, через болота и заливные луга, плавно извиваясь между пологими берегами.
