– И как зовут вашу лошадь, госпожа?
– Лошадь, – мрачно ответила я.
Ночные сумерки укутали город, но, судя по долетающим возгласам, никто спать не собирался. Ярко горели магические фонари, привлекая мух. Я стянула седельную сумку и вручила слуге спутанные поводья. Конюший флегматично потащил упирающуюся клячу в стойло, а я побрела на постоялый двор, изредка на них оглядываясь. Надеюсь, уследит. Это гадское порождение нечестивых подземных чудовищ из гномьих пещер любило гулять без присмотра. Но к сожалению всегда возвращалось, успев что-нибудь изгрызть или попортить. Хоть я и довольно давно на ней ездила, постоянного имени так и не придумала. Клички менялись каждую неделю, иногда удивляя редкостной непотребщиной. Бывает, иначе как на тролльем эту клячу и не назовешь.
Гадюка – серая, приземистая, коротконогая с облезлой сероватой гривой. Выносливая, как и большинство пород лошадей, выведенных гномами. Но нравом обладает злопамятным и разборчивым. На новую лошадь стрясти с шефа (этого скряги) жалованье пока не выходило, продать ее тоже. И постепенно мы примирились друг с другом, как привыкают к неизбежному, неминуемому, неотвратимому злу.
Я толкнула дверь и вошла внутрь, зажмурившись от яркого света. Постоялый двор, что-то среднее между городской гостиницей и дорожной забегаловкой среднего пошиба, был забит почти до отказа. В Краине как раз проходили состязания чародеев (учеников окрестных магов и тех, кто вовремя подал заявку) и народ съехался с надеждой посмотреть на «кровавое зрелище али пожар великий ежили кто из недоучек, как в позапрошлом году с заклинанием ошибется». По крайне мере так в слухах говорят. Я не очень-то хотела сюда ехать, боясь наткнуться на Старейшего. Мерзкий старикашка конечно уже лет двадцать не выходит из своей башни, что-то вроде застарелой мании преследования и недолеченного маразма, но кто его знает. Вдруг что-то изменилось за долгое время нашего горестного пребывания вдали друг от друга.
Закинув сумку на плечо, я тоскливо направилась к стойке, где пухлая белокурая хозяйка двора протирала кружки.
– Комнату желаете, ваше магичество? – выжидательно взглянула она на меня. Уж не знаю, как опознала. Какой-нибудь амулет наверно имеется или просто наметанный глаз на магов, в такие дни с нас самая большая прибыль. В смысле, с них.
– Я не маг, – буркнула я. Уж сколько времени прошло, а до сих пор дергаюсь, когда это произношу. Дурацкий Старейший, злопамятный как моя лошадь.
– И комната уже заказана заранее.
– А-а… госпожа инквизитор. – понятливо протянула тетка. Великие боги, когда же мне попадется хоть один непроницательный владелец гостиницы или трактира. Им бы всем следователями работать в королевском розыске. – Вот ваш ключ, госпожа инквизитор. Смею вас заверить, что комнату готовили к вашему приезду. Надеюсь, вам понравится. И если что-то не так, только скажите, мигом исправим!
Я подозрительно на нее взглянула.
– Что на ком-то смертельное проклятье, оборотень завелся или мучают семейные привидения?
– Нет, нет, – торопливо замахала пухлыми руками хозяйка. – Слава Святому ордену!
Мои подозрения стали еще сильнее. Не припомню, чтобы кто-то так радовался инквизиторам без особой причины. – И вам не нужно никого изгнать, очистить, выдворить?
– Нет.
Я расслабилась, все-таки я тоже ошибаюсь. Люди и сами по себе бывают отзывчивыми. Взяла ключ и направилась было к лестнице, ведущей наверх, но хозяйка успела вцепиться в мой рукав. – Только…
Нет, не ошибаюсь, обречено подумала я. Что-то ей было нужно. Лучше б я магом представилась. Им хотя бы за работу платят.
– Уже третий день живет у нас странный гость. На день запирается, убирать в комнате не позволяет, а по вечерам выходит, и… что-то в нем не то. Не ест ничего, ни разу ни одного блюда не заказал. Выходит куда-то на несколько часов, а потом возвращается и Риль, конюший наш, клянется, что пахнет от него кровью.
– Ну так выселите, – зевнула я.
– Не могу. Проклятый тип вперед заплатил, на неделю. И ничего предосудительного вроде не делает… Но как бы не вышло чего. А девки наши дурехи, так на него и заглядываются, ведь черноволосый ладный парень. А волос темный, будто углем вычерненный, и есть в нем что-то… нечеловечье. Уж точно есть, помяни мое слово.
