— Он должен жить здесь! — повторил Дилифон.— Как может новый Коронованный утверждать свою власть, если Понтифик также открыт гражданам наземного мира?
— Возможно, это план Валентайна,— предположил Шинаам.— Он становится Понтификом потому, что не может больше избежать этого, но, оставаясь наверху, он продолжает активную роль Коронованного, вынуждая своего лорда Хиссуна сойти на подчиненную позицию. Клянусь Леди, я никогда не думал, что он такой коварный!
— Я тоже,— сказал Дилифон.
Хорнкаст пожал плечами:
— Мы не знаем, какие могут быть у него намерения, кроме того, что, пока продолжается война, он не перейдет жить сюда. И его двор будет следовать за ним, поскольку мы все будем освобождены от наших должностей в ту минуту, когда произойдет преемственность. — Он неторопливо оглядел комнату.
— И я напоминаю вам, что мы разговаривали о Валентайне как о Понтифике, хотя в действительности преемственность еще не произошла. Это наша последняя обязанность.
— Наша, — подтвердил Шинаам.
— Вы увиливаете от нее? — спросил Хорнкаст. — Тогда идите, идите в свою кровать, старик, и мы сделаем нашу работу без вас. Поскольку мы должны теперь пойти в тронный зал и выполнить нашу обязанность. Дилифон? Наррамира?
— Я пойду с вами, — сказал Шинаам угрюмо.
Хорнкаст шел впереди: медленная процессия, парад памятников древности. Несколько раз нужно было ждать, пока Дилифон, опираясь на руки двух крепких помощников, переводил дыхание. Но, наконец, они стояли перед главной дверью в императорскую палату, и снова Хорнкаст просунул руку в перчатку опознавания и дотронулся до открывающего дверь устройства, дело, которое, он знал, не выполнит больше никогда.
Сепультров стоял рядом с замысловатым шаром жизнеобеспечения, в котором жил Понтифик.
— Очень странно,— сказал врач.— После такого полного молчания он говорит снова. Послушайте: он зашевелил губами. — И из сферы голубого стекла доносились свистящие, булькающие звуки голоса Тивераса и потом отчетливо можно было расслышать, что он говорит.
— Давай. Вставай. Иди.
— Те же слова,— сказал Сепультров.
— Жизнь! Боль! Смерть!
— Думаю, что он знает,— сказал Хорнкаст.— Думаю, что он должен.
Сепультров нахмурился.
— Знает что?
Хорнкаст показал указ.
— Это официальное объявление лорда Валентайна — горе по поводу утраты великого императора Маджипуры.
— Ясно,— сказал врач, и его лицо потемнело от прилива крови.— Так это, наконец, должно случиться.
— Конечно.
— Сейчас? — спросил Сепультров. Его руки дрожали. Он держал их над панелью рычагов прибора.
От Понтифика донесся последний взрыв слов:
— Жизнь. Величество. Смерть. Валентайн Понтифик Маджипуры!
Последовала ужасная тишина.
— Давай,— сказал Хорнкаст.
Валентайн снова плыл с Острова в Зимроель. Ему начинало казаться, что в одной из своих прежних жизней он был тем легендарным древним капитаном Синабором Лавоном, который отправился в первый раз пересечь Великий Океан и бросил путешествие после того, как проплавал пять лет, за что был осужден родиться снова и плавать от берега до берега, никогда не останавливаясь. Но Валентайн не чувствовал усталости и никакого желания оставить эту скитальческую жизнь, которую он вел. В каком-то смысле, непривычном и неожиданном, он все еще совершал свой великий крестный ход.
Флот, подгоняемый на запад попутным ветром, приближался к Пилиплоку. В этот раз в море не было драконов, которые задержали бы или составили угрозу, путешествие было быстрым.
Флаги от мачт рвались прямо в сторону Зимроеля, вперед. Они уже не были зелено-золотистого цвета Коронованного, теперь лорд Хиссун плыл под ними, так как он направлялся в Зимроель отдельно. Корабли Валентайна имели черно-красные флаги Понтифика с изображением символа Лабиринта на них.
Он еще не привык ни к этим цветам, ни к этому символу, ни к другим переменам. Ему больше не отдавали знак лучистой звезды при приближении к нему. Ну, пусть будет так, во всяком случае он всегда считал эти салюты глупостью. К нему не обращались теперь "милорд", когда говорили с ним, поскольку Понтифика следовало называть "ваше величество". Это имело небольшую разницу для Валентайна, если считать, что его ухо давно привыкло к часто повторяемому "милорд", и было странно не слышать его. Вообще он с трудом мог теперь вызвать людей на разговор, поскольку все знали обычай, существовавший с древних времен, обращаться к главному представителю Понтифика и никогда к самому Понтифику, хотя Понтифик был тут же и все слышал. А когда Понтифик отвечал, он должен был делать это также через своего представителя. Это было первым из обычаев Понтифика, который отбросит Валентайн, но было нелегко заставить других придерживаться изменений, Он назначил Слита своим главным представителем — это казалось достаточно естественным назначением, но Слиту запрещено потворствовать этому древнему ритуальному представлению, прикидываясь ушами Понтифика.
