- Звучит заманчиво. Прямо подыхаю от нетерпения… Ты, мастер, имей в виду: прежде чем меня обучать, тебе придется меня поймать!
- Если понадобится - поймаю! - без тени улыбки пообещал Аунк.
- А почему два года? Уходишь из этих краев? - с надеждой спросил Орешек.
- Нет, - сказал Аунк спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. - Столько мне осталось жить. Я буду убит через одно лето, в десятый день Звездопадного месяца… А ну-ка, покажи, как ты бросаешь нож!
Ошарашенный Орешек не глядя метнул нож в дерево. Аунк одобрительно кивнул.
- Вся эта шайка - крестьяне, которым надоело копать землю или ходить за стадом. Одно слово - прешта, голытьба! Да, они умеют махать дубинами и топорами, у некоторых это даже неплохо получается, но, как говорится, из соломы меча не выкуешь. Ты тоже не подарок, перевязанный ленточкой, но все же не так безнадежен, как прочая домашняя скотина. Учти, ты должен визжать от радости. Я сделаю твои руки быстрыми и опасными, как лапы рыси, ноги - уверенными и проворными, как волчьи, позвоночник - гибким, как у змеи, глаза - острыми, как у орла…
- …а уши - длинными, как у зайца, - безнадежно закончил за него Орешек. - Ладно, я согласен. С сумасшедшими не спорят.
Аунк и бровью не повел.
- Тогда начинаем.
- Что, прямо сейчас?
- Нет, дождемся гонца с королевским указом… Снимай рубаху.
- Это за каким еще болотным демоном?
- Снимай, снимай. Будешь учиться правильно дышать.
- Мне и в рубахе неплохо дышится…
Глаза Аунка посуровели, и Орешек как-то сразу понял, почему этого человека боятся в шайке. Руки его уже сами развязывали тесемки у ворота.
Скинул рубаху - и замер, глядя в землю, кожей чувствуя напряженную тишину, повисшую меж ними двоими. Наконец заставил себя поднять глаза…
Первый и последний раз увидел он Аунка растерянным.
- Во имя Хозяйки Зла, как же мне не везет! Нарваться на беглого раба! И что теперь делать? Учить парня, который все равно выше своей болотной кочки не прыгнет и ничего в жизни не добьется? Выбрасывать мое умение в мусорную яму?
Вместо облегчения Орешек почувствовал себя задетым и разочарованным. В глубине души он все же мечтал стать со временем великим воином.
- А я, между прочим, и не навязывался! - яростно выдохнул он и наклонился к лежащей на траве рубахе.
Аунк наступил на рубаху ногой. К нему вернулась невозмутимость.
- Ладно, на все воля Безликих. Будешь наемником, сам учеников вырастишь, вот цепочка и не оборвется… Слушай и запоминай! Дышать - это не значит сопеть в две дырки. Дыхание прибавляет сил и лечит, делает душу спокойной и радостной… Смотри на меня! Вдох через нос. Плечи и грудь в покое. Животом дыши, животом! Воздух должен глубже, ниже опускаться! При выдохе живот втягивается…
Орешек не столько слушал, сколько удивлялся: неужели этот оживленный, многословный человек - тот самый Аунк, которого старается обойти стороной даже старый душегуб-атаман?
И началась каторжная жизнь, полная тренировок. Аунк словно поставил своей целью замучить парня. Дни слились в полосу сверкающей стали. Орешек ел, не чувствуя вкуса еды спал тяжелым сном без сновидений. К счастью, у него был опыт работы в порту. А жизнь грузчика - совсем не пляски на лужайке: нужны выносливость, упрямство, умение не обращать внимания на ноющие мышцы. Впрочем, они вскоре перестали ныть, налились прежней силой. Учение превратилось из пытки в тяжелую ежедневную работу.
Мастер не называл юношу более теплыми словами, чем «пень горелый» и «колода для рубки мяса», и клялся почтенными сединами Серой Старухи, что проще колодезный ворот обучить пению, чем такого тупого, неуклюжего увальня - благородному искусству карраджу. Орешек готов был отчаяться и сбежать. Но все изменил подслушанный им разговор между Аунком и атаманом шайки, кряжистым стариком по кличке Матерый.
Был конец Серого месяца. Холодный ветер загнал разбойников в сарай, уцелевший на разоренном и заброшенном крестьянском подворье. Разбойники на скорую руку починили крышу, развели на земляном полу костер - получилось сносное убежище от непогоды. Дюжина парней, сбившись в кучу, храпела у догорающего костра. Орешек, закутавшись в плащ, лежал у дверей сарая. Услышав за порогом голоса, он вскинулся было, но успокоился и затих, узнав атамана.
