Плечи Раффаэле задрожали, но не от рыданий: она смеялась.
– Филомена! Ты удивительное создание! Сидя здесь, в трюме корсарского судна, ты все еще хочешь уделать меня по всем дисциплинам, от математики до танцев?
– Почему бы и нет? – Я присела рядом. – Или твой азарт пропал?
– У меня пропало все, – спокойно ответила Паола.
Сейчас она не притворялась, не трепетала ресницами, не округляла глаза, готовясь заплакать, не дрожала в притворном испуге.
– Ты шпионка, Раффаэле? – спросила я. – И теперь твой сложный план разрушен?
– Шпионка? Да что ты знаешь о шпионах, малявка? Я тень, я шепот, я последний вздох, лучше меня нет никого во всем подлунном мире.
– А настоящая Паола Раффаэле, ты ее убила?
– Эту размазню? – Девушка расхохоталась. – Поко-комская роза нашего драгоценного Чезаре прозябает на своем захолустном острове. О, дож ее сейчас вряд ли бы узнал, в такую дородную матрону превратилась любовь всей его жизни.
– В матрону?
– Разумеется. Она замужем за каким-то мутным графом, исправно рожает ему каждый год и столь стеснена в средствах, что с готовностью продала мне памятный перстень бывшего возлюбленного и свою метрику с девичьей фамилией.
– Ловко.
– Не люблю проливать кровь, – вздохнула Паола. – Иногда это играет со мной злые шутки. Останься я в «Райском местечке», доверив перевозку Ангелы этому маньяку Мехмету, дож Аквадораты был бы уже моим.
– Мехмету?
– Это один из спутников, навязанных мне работодателем.
– Ты работаешь на султана?
Девушка пожала плечами:
– До рассвета я не доживу, так что скрываться дальше смысла нет. Мое имя Зара. И Селим Великолепный нанял меня, чтобы я вошла в гарем аквадоратского правителя и склонила его принять сторону султаната в войне с рыцарями большой земли.
– Какой еще гарем?
– Ах, Филомена, брось. Тишайший Муэрто привык окружать себя женщинами, с той стороны моря это очень похоже именно на гарем. Я стала бы любовницей дожа, лучше женой, и через пару лет удалилась бы якобы в монастырь.
– Пару лет туда, пару лет сюда, для тебе не особо важно, не так ли? – спросила я риторически. – Постой, а что за подарок ты приготовила Чезаре после страстной ночи?
Из рукава Зара извлекла мокрый лоскут. Это была небольшая картина, с которой (пришлось повернуть ее к настенному светильничку) на меня глазами цвета спокойного моря смотрел черноволосый скуластый мальчик.
– Я сообщила бы тишайшему, что наши с ним поко-комские ночи принесли желанный плод и что его сын, наследник, прибудет в Аквадорату по первому зову.
– Сильный ход, – я разжала пальцы, картина спланировала на пол, – но привел бы он к противоположному результату.
– Почему?
– Потому что построен на факте, что форколские сирены прокляли его серенити бесплодием. Это ложь. Русалки столь чадолюбивы, что скорее излечили бы Чезаре от его досадной особенности.
– Тогда…
– Думаю, бесплодие – следствие какой-нибудь детской болезни, дона Маддалена говорила… – Вспомнив о свекрови, я запнулась, почти заплакала, и устыдилась дружеской беседы с ее убийцей.
– Ты уверена?
– Я была на Форколе, Зара, и видела тамошних пленников, разномастных моряков, которые за какие-то чародейские услуги соглашаются развлекать старушек-сирен игрой в карты и подробными рассказами о своих приключениях. Ты показала бы Чезаре портрет, и он, уверена, моментально все понял бы.
– Теперь это все не важно.
– Скажи, – я повернулась к собеседнице, – кто именно из вас лишил жизни синьору Муэрто?
Зара опустила сухие глаза.
– Я. Идея принадлежала не мне, но именно мои руки подложили в камин начиненное порохом полено. Старуха мешала. Ты ведь наслышана, наверное, о ее боевой юности? Она раскрыла бы меня довольно скоро.
– Но ты переносишь солнечный свет!
– Зато слабо реагирую на запахи, иначе поняла бы, что под маской не Ангела.
– Твой сонный дым преотвратно вонял.
– И подействовал только на тебя. Знаешь, скольких усилий стоило мне изображать перед твоим идиотским Лукрецио человеческое амбре? Сотни притирок и примочек, чужое белье… – Она сморщила нос.
Я заметила, что черты Голубки Раффаэле чуть изменились. Кажется, она успела избавиться от валиков за щеками. Теперь ее лицо формой не походило на сердечко, и зубы стали нечеловечески острыми, раньше нижние резцы были кривоваты. Она лепила на них гипс? Крошки на губах – это ведь он?
