У кинотеатра «Художественный» Юсиф спрыгнул с подножки, потому что рядом с огромной афишей нового фильма «Сто мужчин и одна женщина» увидел мою мать. Юсифу показалось, что она тоже его заметила, но, поглощенная разглядыванием афиши, не узнала.
— Наза, — шепнул он ей в ухо, подойдя вплотную.
Мама, вздрогнув, обернулась.
— Ты что же это, своих не узнаешь?
Мама рассмеялась.
— Я тебя не видела.
Рассказывая об этой последней их встрече, мама вспомнила, что попросила Юсифа проводить ее. Они пошли по Большой Морской в сторону Бакпорта. К удивлению мамы, вскоре Юсиф предложил ей перейти на другую стороны улицы. Уже ступив на мостовую, мать увидела группу подвыпивших мужчин, которая шла им навстречу.
— Видишь, какой я осторожный? — улыбнулся Юсиф. — Скажут какую-нибудь глупость, придется наказать. А сегодня у меня такой возможности нет.
— Ты что от Гюли хочешь? — спросила мама. — Оставь ее в покое. Поезд ушел.
— Какой поезд?!
Мама рассмеялась.
— Не знаю: твой или ее. Поздно спохватился. Может, она тебя и любит… Но, плохая-хорошая, у нее есть семья. Как в одной книжке написано: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Это про нас, азербайджанок, написано… Может, воды выпьем?
— Можно, — согласился Юсиф. Он угостил маму газированной водой с сиропом и попрощался с ней навсегда…
Без пяти шесть Юсиф был у проходной хлебозавода; в нескольких кварталах располагалась школа, в которой он до войны учился; сейчас там размещался военный госпиталь.
— К кому? — остановил его сторож.
— К директору.
— Подожди, позвоню.
Он долго крутил ручку телефона, прежде чем соединился.
— Тут парень какой-то пришел к директору, пропустить?
Что-то сторожу ответили, после чего, повесив трубку, он некоторое время задумчиво смотрел на Юсифа, потом разрешил пройти.
Секретарша в приемной попросила Юсифа подождать, Сеид-рза кого-то принимал в своем кабинете.
Юсиф подошел к окну. Двор завода был белый от муки, которую выгружали из двух отцепленных от состава вагонов. Четверо грузчиков, словно обсыпанные снегом, перекидывали друг другу мешки. Двое других отвозили их на тачках под навес; горка мешков росла на глазах. Наконец, дверь кабинета открылась и вышли несколько мужчин и женщина с бумагами. Юсиф оглянулся на секретаршу.
— Пожалуйста, заходите.
Юсиф прижал локтем парабеллум, заткнутый за ремень под синей сатиновой «спецовкой», и направился осуществлять свой замысел.
На этот раз Сеид-рза был менее приветлив, чем дома — видимо, дел было много.
— Садись, — сказал он, торопливо протянув руку через стол.
Юсиф сел на указанное ему место и, как бы не видя протянутой руки, внимательно вгляделся в лицо человека, погубившего его отца.
— Ты чего? — спросил Сеид-рза. — Что с тобой?
— Я все знаю, — сказал Юсиф.
— Это вранье, — сказал Сеид-рза, и рука его потянулась под стол к кнопке звонка.
— Убери руку и слушай меня внимательно, — Юсиф приоткрыл спецовку и показал Сеид-рзе парабеллум, рукоятка которого торчала из-за ремня, — видишь это? Обойма полная. Хотя тебе и одной пули вполне достаточно. Поэтому делай, что я тебе скажу… Возьми ручку и бумагу…
Сеид-рза послушно придвинул к себе лист бумаги и взял в правую руку ручку.
— Пиши, — сказал Юсиф и начал диктовать заранее заготовленный текст. — «Я, Сеид-рза Шукюров, признаюсь в том, что обманул Самеда Велиева и уговорил его взять на себя вину. На самом же деле весь хлеб украл я. И деньги тоже присвоил я». — Подумав, Юсиф добавил: — «Самед Велиев — честный, невинно погибший человек, а я — жулик, в чем и подписываюсь…»
Дождавшись, когда Сеид-рза кончил писать, Юсиф сказал:
— Теперь подпишись и поставь сегодняшнее число…
— Я сделаю то, что ты говоришь, — сказал Сеид-рза, — но ты еще об этом пожалеешь. Потому что меня оклеветали. Это Фируза работа. Он был здесь… Я все знаю.
Юсиф перегнулся через стол и забрал из рук Сеид-рзы исписанный лист.
— А теперь мне нужно пятьсот тысяч рублей, — сказал он как можно внушительней.
— Мне еще больше нужно, — усмехнулся в ответ Сеид-рза, — а где их взять? — Он протянул руку к буханке белого хлеба, лежащей на столе. — Клянусь этим хлебом, я лишней копейки себе не взял.
