— Орех, думаю, оценит твою идею.
— Конечно, он уже ее высоко оценил. Все это мы обсуждали с ним, задолго до вашего похода. А то, как думаешь, разрешил бы он устроить наш маленький кружок мадам Блаватской?
— Сонный, — Свист страдальчески закатил глаза к потолку. – Давай без этих твоих непонятных присказок.
— Если серьезно, то я бы никогда не смог поведать вам об Отце и Высших без согласия на то воеводы.
После разговор сам собой вернулся к походу и битвам с дикарями. Вспомнили тех, кто больше никогда не выйдет на лесную тропу, порадовались тому, что сами они еще покоптят здешнее небо. Вскоре Сукоруб отправился на покой; когда же ночь перевалила за середину, его примеру последовал и Дрозд, последний час отчаянно сопротивлявшийся неумолимой дреме.
— А Сонный совсем не сонный, — ухмыльнулся Свист, протирая слипающиеся глаза.
— Да я сам не знаю, почему мне такое имя дали, вроде же вполне бодрый. Домовой – оно куда лучше звучит.
Он искоса глянул на широко зевающего Свиста, словно прикидывал что‑то в уме.
— А пойдем‑ка я тебе кое‑что покажу.
Свист выбрался из‑за стола и последовал за Домовым, скрывшимся в полумраке лестницы. Они спустились на первый ярус Нового Дома. Сонный шел первым, освещая дорогу каганцевой лампадкой на деревянной ручке. Эта часть пирамиды редко посещалась ее пока немногочисленными жителями, и Свист обратил внимание на хорошо заметные в толстом слое многолетней пыли следы. Коридор превратился в узкий мостик, нависший над большим залом. Пола как такового в зале не было, только тонкие каменные простенки между квадратными кавернами, надо сказать довольно глубокими, так что их дна охотник рассмотреть не мог.
— Тут будем воду хранить, — Домовой указал на камеры внизу. – Если заполнить их все, то запасов ее должно хватить на пару месяцев.
Они пересекли мост и снова пошли по коридору, который вскоре привел их в длинную комнату с двумя узкими окнами под самым потолком. У противоположной низкому входу стены на камне правильной формы стояла высокая деревянная статуя. Когда мужчины подошли к ней, и Сонный поднес коптящий огонек поближе, Свист различил искусно вырезанное лицо, ниспадающие тяжелыми складками одежды и даже ногти на пальцах.
— Ну что, никого не напоминает? – хитро спросил Домовой.
Свист пригляделся к деревянному лику: прямой нос, упрямый, гордо вздернутый, подбородок, и взгляд немного в сторону.
— Отец? – удивленно выдохнул охотник.
— Похож, правда?
— Похож! — согласился Свист. – А почему он здесь стоит, а не в зале собраний?
— Потому как место ему именно тут, а не там. Это символ моей веры, зачем совать его под нос всем и каждому? Пускай сюда приходят только те, кто действительно этого хочет.
— Ведун бы с тобой не согласился, — рассмеялся Свист.
— Знал бы ты, насколько же мне наплевать на мнение Ведуна, — в тон ему ответил Сонный.
— Думаешь, кто‑нибудь станет поклоняться этому куску дерева? – Свист опасливо покосился на строгое лицо.
— Я же сказал это всего лишь символ. Выражение мыслей. Вот скажи, много практического смысла в наплечнике Ореха, или в том роге, что мы с тобой ему подарили?
— Нет. Но с ними‑то веселей.
— Веселей, — передразнил охотника Сонный. – Мы так устроены, нам нужно что‑то перед глазами, чтобы не забывать, куда и зачем мы движемся. Я вот считаю, что это хороший символ, — он погладил лакированное дерево.
— Никто и не спорит. Просто Ведун тоже ведь когда‑то разжег Жаровню лишь как символ.
— Сама по себе Жаровня не плоха и не хороша, да по сути и не важна вовсе. Спрашивать нужно другое – что изначально хотел сказать Ведун, в первый раз разводя в ней огонь?
Они поглядели на статую, думая каждый о своем.
— Короче, я тут еще сукно постелю, освещение какое‑нибудь устрою, пускай люди приходят сюда подумать. Место уединенное и тихое – самое то.
— Думать – это хорошо, — согласился Свист.
— Уже поздно, а ты только с дороги. Прости меня, чудака, — Сонный потянул охотника к выходу.
Молча они поднялись на жилой ярус, где расположились несколько общих спален. Сонный ушел к себе, а Свист остался слушать, как храпит Скальник, выводя носом замысловатые трели.
