Он расхохотался, не весело, но зло.
Светолюб сжал кулаки и дернулся было к обидчику, но наткнулся на взгляд Ореха, словно на стену налетел.
— Каждого десятого, — бесцветно сообщил воевода. – Можете казнить каждого десятого.
Посчитав конфликт исчерпанным, паладины и те, кто придерживался их мнения отправились к центру деревни – считать. Пластун оказался среди них.
— Присматривай за тылами, Скальник, — провожая ушедших соратников взглядом, посоветовал Орех. – Эти так запросто обид не прощают.
— Пускай они присматривают за своими. Светлячки просто еще не знают некоторых черт моего чудного характера.
Он скорчил презрительную гримасу, и ушел куда‑то к северной границе поселения.
Оставшись вдвоем с Орехом, Свист спросил:
— Почему ты вдруг решил заступиться за гадоверов?
— А зачем их убивать? Тем более по такому… сомнительному поводу.
— А как же слабость, которая наказуема?
— Все верно. Мы и так наказали их, теперь проявим милосердие. Если хотя бы один гадовер по собственной воле переметнется к нам – наша победа будет еще более полна и значима. Да и лишние люди нам не помешают.
— Почему же тогда согласился на компромисс – каждого десятого?
— Потому как жизни парочки бритоголовых дикарей стоят меньше, чем согласие в наших рядах. Не разреши я им эту ритуальную казнь – такой поворот событий мог бы вбить клин между теми, кто верит в Светоносца и нами, — он обвел рукой окрестности. – А это совсем не то место, где можно безнаказанно предаваться раздору и междоусобицам.
— Будь тут Ведун, он бы наверняка пошел бы до конца.
— Ты ошибаешься. Ведун поторговался бы немного, но мы бы сошлись примерно на той же цене.
— Почему?
— Потому, что он хорошо понимает необходимость, хотя бы на время войны, нашего единства.
Свист подумал немного, и кивком выразил свое согласие.
— А почему он не пошел с нами? Когда Ведун читал напутственную проповедь, оно у него как‑то само собой выходило, что ему лучше остаться в Доме, с женщинами и неспособными к походу.
— Ведун сам не горел страстным желанием лезть в душные заросли, полагая себя слишком ценным для общины, чтобы подвергаться сколь‑либо реальной опасности. Я же подыграл ему, окончательно убедив в том, что мы и сами справимся. Сам понимаешь, присутствие здесь Ведуна нам совсем ни к чему.
Орех разгладил усы.
— Пойдем‑ка, проследим, как бы они лишнего не учудили.
На площади перед пирамидой возвышались восемь деревянных столбов, наскоро вкопанных в землю. У подножия каждого из них кучей были свалены хворост и промасленная ветошь.
Солнце уже успело спрятаться за горами, и городище народа змея медленно окутывали сумерки.
Орех посчитал количество столбов.
— Я же сказал – каждого десятого, — строго обратился он к Светляку.
— Еще несколько дикарей вышли к границе деревни буквально час назад. Дозорные скрутили их быстро и без шума, ты как раз был занят, и я решил не отрывать тебя по таким пустякам. Если считать вместе с ними, то мы как раз и взяли каждого десятого.
Свист, осторонь наблюдавший за тем, как возводят столбы и сносят к ним хворост, отметил, что Светляк – единственный из верных Светоносцу, кто никак не учавствовал в приготовлениях к казни. Паладин все время крутился возле Ореха, изо всех сил изображая занятость.
Вскоре, когда на небе стали видны звезды и плотный мрак сомкнулся вокруг каменного круга, к пирамиде стали сходиться люди. Пленников оставили как есть, под присмотром одного только Скальника, но им и так было видно все, что происходит у пирамиды.
Трое паладинов поднялись по ступеням лестницы, что вела к вершине храма змеепоклонников, став так, что всем собравшимся было хорошо их видно. Свист поглядел на них и понял, как неловко чувствует себя Светляк. Он то и дело отводил глаза, стараясь не глядеть на людей.
— Воины Света, — громко возвестил Светолюб, подражая ведунским интонациям, — волею Светоносца, и только благодаря его помощи мы одержали победу. Свет рассеял тьму!
Захватчики потрясали оружием, одобрительно крича; кто‑то несколько раз пальнул в воздух.
— Теперь мы должны отблагодарить нашего пресветлого создателя за то, что он провел нас через эти проклятые чащи и уберег самых верных из своих слуг от смерти. Дома мы бы поднесли ему мерцала в знак нашей признательности и покорности.
