Не мешает Драгомиру изъян — ловок с копьём. Грибы на нитку так не нижут, как он успевает. Будет воронов покормить.
Выдохлись дружины. Уступают радимичи, прогнулась дугой толпа. Манит в кольцо.
Поднимается гул из лога. Дюжина коростенцев, семеро варягов. Ведёт Светан.
Плачут струнами корни, крошится жирная глина — секут их когти. Дрожат щиты: впились в окоём клыки.
Ловок с копьём Драгомир. Руки на вершок не отвёл — чуть поддал снизу. Притих Светозар. Тряхнул его радимич — глубже взял. Осел Ростиславич, только древко упасть не даёт. Течёт по древку как по жёлобу. Лизнул Драгомир волчью брагу. Поднял Светана на копьё, конец меж лопаток выходит. Достал Драгомир до развилки ольшаной — виси, Светозар Ростиславич, наследник, полей деревце…
Каплет со ствола мерно. Прожилки алой сканью занялись. Кричат над развилкой стервятники-вороны. Вторит им волчий вой. Опрокинутым колодцем — небо, по кромке ветви задыхаются: «У-бый… У-бый…»
Хвоя рассыпалась перед лицом. Лопнула с треском корчага. Провалились осколки в горло. Полилась по губам пена.
Владко свалился на трупы.
XIII
Хильдико дождалась сумерек, сняла ставни и пустилась в путь. Прохладно стало ночью, всё тепло день забирает, клонится дело к осени.
Колышутся верхушки яблонь, грозят кистеньками, лунной лудой частокол покрылся. Раскалил небо докрасна кузнец-Громовник — да уже остудил: звонкая вышла броня, лёгкая. Воздух — как будто холодное лезвие ко лбу приложишь: остыть, отдохнуть. Только над лесом полоска лазоревая.
Лунная выдалась ночь, ясная. Обнадёжила на быстрый путь, только посул не исполнила. Выбивается из сил соколица, ниже спускается, в ветвях путается. Вот досада ведь — зацепилась ожерельем за верхушку сосновую, порвалась нить, рассыпались камешки, прощай, Владиславов подарок…
Опустилась на ветку, заплакала.
— О чём горюешь, девушка?
Прямо под ней, на корнях, устроилась девица — нитку крутила, серебряно-белую. Лунный свет лёг на прялку за поясом, и казалось, прядётся сам луч.
— Заблудилась, — Хильдико почувствовала, не стоит пока правду говорить.
— Смотрю, ты от Искоростеня летишь. Из дома убежала? Слезай, не бойся. Тебя никто не тронет, звери сюда не ходят.
Свейка спустилась. Глянула на незнакомку… Будто своё отражение в зеркале видит. Девушка обследовала её оборванный мужской наряд:
— Не жалеешь себя. Пойдём, переночуй у меня, тут близко. Поешь, отдохнёшь.
Хильдико обернулась — шагах в десяти от сосны серебрилась речушка. На другом берегу вертела колесо мельница. Против солнца вертела. Маленькая, как игрушка…
— На мельнице живёшь? Не страшно? — спросила Хильдегарде, с трудом изображая удивление.
— Нисколечко, — хозяйка отщипнула луч ногтями и заткнула за пояс готовое веретено. — Пойдём.
Гостья не стала перечить. Такая удача — она уж отчаялась.
Откуда ни возьмись слева от колеса выросли мостки. Хозяйка мельницы взяла путницу за руку и перевела по доскам. С торца была дверь — и крылечко, совсем как у жилой избы. Из-под ступенек высунулась чёрная морда — то ли волка, то ли пса — перемазанная молоком.
— Тихо. Свои, — чересчур уж ласково произнесла девушка. Яловичные туфельки ступали совсем бесшумно.
Изнутри мельница оказалась гораздо просторнее — точно хоромы. По стенам всё лавки резные, под лавками ларцы, воронёной сталью окованные, посередине — жернова. По всей поверхности рисунок высечен: звери, и птицы, и твари болотные, цветы диковинные, деревья невиданные. Блестят — как из горного хрусталя. Стучат, а муки в желобах не видно. Вокруг желобов — столбы не столбы, неотёсанные, кряжистые, побеги сквозь кору пробиваются, листочки малахитом играют. А в одном — вообще дупло. Выскользнула белка, прытью своей ствол опоясала, наверх ускользнула. Подняла голову Хильдико: а где крыша? Только кроны тёмные и небо звёздное, и луна клубком перекатывается.
Нащупала девушка оберег под рубашкой, два пояса — голое тело обвили. Не дадут пропасть. Не должны.
Приладила хозяйка прялку к донцу, убрала веретено в шкатулку.
— А теперь говори, как нашла меня?
— Ты меня с дороги угостить хотела, — набралась Хильдико смелости. Перед зеркалом страшно — когда не поймёшь, кого видишь. Себя или нет?
