— Да и я нынче чего-то
расклеился...
— Вижу. Небось,
по-другому бы и не заехал...
— Не знаю,— честно
ответил Петрович. — Жизнь такая, несется сто двадцать, притормозишь — махом из
потока выбросит, мотать-катать.
— Зато у нас все по
расписанию.
— Да слышу уже,
звон-перезвон. Как он вас всех купил-то, Гамлет ваш?
— Да все просто. Пить
надо меньше... — Тоня села напротив, ладони под щеки, вздохнула. — По метру всю
землю скупал.
— Это как?
— Сначала приехал, домик
на окраине себе взял, пустовал он, магазин открыл. Все к нему и ходили. Надо
бутылку — метр земли. Вроде и немного, все ж вокруг народное, все вокруг мое...
Огороды у каждого, казалось, не пропить. А на деле не так уж много и вышло... У
кого литров полста, у кого — чуть больше. А для верности, он нотариуса из
города привез, платил ему. Так что каждая сделка по закону оформлялась. Ну, а
когда всю землю прибрал, собрал всех и объявил, как теперь жить будем и на него
работать... Кто не хочет — может уезжать. А куда ехать, Сереж?
— Да вы тут совсем
рехнулись! — дернул желваками Петрович. — И что — всю деревню, все дома за
водку купил?
— Нет, Ева родительский
дом и огород выкупила.
— За сколько?
— Да... За несколько
ночей, — потупилась Тоня. — Он на ней жениться хотел. Жену-то у него в какой-то
войне на Кавказе убили. Вот и начал он по Еве сохнуть. Так-то мужик нормальный.
Никого не оскорбляет, но требовательный. А Ева свое взяла, и послала его со
всем кавказским акцентом.
— Молодец,
крутить-винтить, — оценил Петрович.
— Да, он ее порядочной
считает. Подарки ей делает. Но она ни в какую. «Я, — говорит, — молодца ждала,
а не джигита. Сегодня ты под меня стелешься, а завтра из меня подстилку
сделаешь»...
— Да-а-а... — задумчиво
потянул Петрович. — Всякого насмотрелся на дороге, но о таком, чтоб целая
деревня за водку продалась... Это ж, мутить-давить, рабство получается. Вы ж
русскую землю продали! И так о нас, русских, — чего только не говорят. И вы еще
тут, бомжи колхозные, кутить-пропить...
— А, — отмахнулась Тоня,
— корреспондент даже из области приезжал. Думали, напишет чего. Написал: мол,
трудовая коммуна тут у нас. А Гамлет — образец бизнесмена и руководителя. Во
как!
— Да как же вы пьяные
работаете?
— Ты же видишь, не
похмеляемся. Кто до вечера выпил — выгонит. Кому в поле плохо станет, сам
нальет. Но немного. А некоторых он даже за свои деньги лечить от пьянства
возил. Мы вот с Васей, не поверишь, уже привыкли. Даже, вроде как, организм
правильно настроился.
— Мозги у вас
неправильно настроены! — вспылил Петрович и со стоном схватился за голову, в
которой молотом застучал быстрый пульс.
— Чего митингуем? —
вернулся, наконец, со двора Василий. — Десять минут до построения. И тебе надо
бы, Петрович, туда сходить.
— Мне на хрена? Я
русскую землю не пропивал, да и худо мне...
— Тонь, — спохватился
вдруг Василий, не обратив внимания на обидные слова. — Ты забери пока к нам
монаха-то. Забери от греха подальше. Гамлет ведь не монаха, мужика в ём увидит.
— Да сходила уже.
Молится он. Сказала ему. Вроде все понял.
— Ну и ладно, —
успокоился Василий.
* * *
Сбор тружеников
модернизированного колхоза проходил на центральной площади села. Там, где
когда-то стоял сельский храм, потом в обезглавленном храме был клуб, а теперь
его наполняла зияющая выбитыми дверьми пустота... Напротив махал застиранным
оборвышем союзного флага дом, где еще десять лет назад располагалась сельская
администрация, а ныне — офис фирмы «Гамлет». Хозяин земли и фирмы жил на
окраине и подъезжал каждое утро к офису на видавшей виды «копейке» по кличке
«Коррозия». Под самопальной табличкой ИЧП «Гамлет» так и хотелось написать:
генеральный директор — Шекспир.
Гамлет, кстати, чем-то
походил на великого драматурга, если, конечно, портреты Шекспира, дошедшие до
нас, являются портретами Шекспира. Это был худощавый мужчина лет сорока, с
длинными — до плеч — вьющимися волосами, и лицо его кроме традиционной
кавказской уверенности выражало еще некую поэтическую задумчивость, даже
отстраненность. Характерного акцента у Гамлета не было, точнее — его акцент
больше напоминал какой-нибудь южнорусский диалект с единственным несовпадением
— «г» у Гамлета была твердой и правильной. Но вот со склонениями и определением
рода у него был явный хаос. Вообще-то он больше походил на цыгана, располагала
к такому суждению и одежда: ковбойские сапоги со шпорами, заправленные в них
черные джинсы, черная кожаная куртка поверх черной, вышитой золотыми узорами
рубахи, и, наконец, черная широкая шляпа, как у артиста Боярского или, все же,
у самого Шекспира.
